Черное колесо. Часть 2. Воспитание чувств, или Сон разума

Собственно говоря, до вечера ему нечего было делать. Первая из намеченных встреч могла состояться не раньше восьми вечера в ресторане «Урал» на Маросейке. Некий авторитетный человек в Самаре (если мы ещё не успели рассказать о нём, то расскажем чуть позже) дал Ульяшину эту наводку, объяснив, что если кто и сможет рассказать ему правду о процессе брата, так это Владислав Михайлович, он же Крез, который регулярно ужинает в вышеупомянутом ресторане «Урал», всегда за четвёртым столиком, в углу у окна.

Ульяшин погулял по Москве, посетил Красную площадь, прошелся по Горького, даже заглянул в Третьяковскую галерею, естественно, не в Пушкинский музей – этот, как он понял, его не минует. Ближе к вечеру, изучая подробную карту Москвы, он обнаружил отсутствие улицы Маросейки. Но он недолго расстраивался. Поймав такси, он буркнул водителю: «На Маросейку, к „Уралу“», – и тот, не дрогнув, повёз его какими-то переулками и через пятнадцать минут подкатил к уютному ресторану в глубине дворика на улице Чернышевского.

Все провинциальные способы проникнуть в ресторан решительно пресекались солидным швейцаром, поэтому Ульяшину пришлось произнести ключевые слова: «Мне к Владиславу Михайловичу». Ничто не дрогнуло в лице швейцара, но жест, брошенный метрдотелю, не остался без внимания Володи, поэтому последнему он свою просьбу обратил с большей уверенностью. Метр склонил голову, поинтересовался его именем («Ульяшин, от Мотыля», – небрежно бросил Володя) и удалился. Через пять минут Володя был со всем почётом препровождён к столу (четвертому в ряду у окон, Володя специально посчитал), где в полном одиночестве сидел немолодой, изысканно одетый человек, равнодушно, даже несколько презрительно посматривавший на битком забитый зал.

– Чем могу служить? – с неожиданной вежливостью обратился он к Ульяшину, указывая ему на стул напротив.

– Моя фамилия Ульяшин…

– Это я уже знаю.

– Я от Мотыля, из Самары.

– И это я уже знаю.

– Мотыль мне сказал, что вы можете рассказать мне о моём брате.

– А-а-а, вот откуда мне знакома ваша фамилия. Да, был такой человек, не наш, но честный фраер. Вы его родной брат? – и, дождавшись подтверждающего кивка: – Ему не пофартило, попал под паровоз, но вёл себя достойно. Всё это, конечно, по слухам, процесс был хотя и открытый, но никого туда не пускали, а уж из тюрьмы, тем более такой, репортажи не передают. Но кое-что доносилось. Он никого не сдал, хотя, честно говоря, общался с редким дерьмом, не за столом будет сказано. И Там, в последние дни, вёл себя достойно, не плакал, не юзил, не писал покаянные письма.

– Так вы считаете, что ему просто не повезло? – спросил Ульяшин.

– Да, конечно. Это изменение статьи задним числом наделало большого шороху в наших кругах, эдак ведь любой может при детской статье попасть под вышку. Но больше этого не повторялось, и мы успокоились. Есть ещё один момент. Следователь, который вёл его дело, важняк из Генпрокуратуры, Шилобреев Иван Пантелеймонович, он конечно сука, как и все они, но справедливая сука, лишнего не навешивал, но и то, что можно было нарыть – нарывал. Под меня тоже копал, целых два раза, но… но это не важно. Если он передал дело в суд, значит, там был, как они говорят, состав преступления, а дальше началось то, что я определил словом «не повезло».

Ульяшин не знал, что сказать, и надолго замолчал.

– Да не расстраивайся ты так, – сказал Владислав Михайлович, переходом на ты как бы показывая, что серьёзный разговор позади, – выпей, закуси. Жизнь дается один раз, и неизвестно, когда и как она прервётся.

Ульяшин, не кобенясь, выпил стопку водки, подцепил кусок балыка на закуску – хороша была рыбёха! Владислав Михайлович стал мягко, но с заметным интересом выяснять у Володи о его житье-бытье, тот отвечал как есть. Через полчаса Ульяшин обнаружил перед собой шашлык по-карски, весьма недурной, графинчик с водкой тоже освежили.

После трёх стопок, насытившись, Ульяшин рискнул задать Владиславу Михайловичу следующий вопрос.

– Этот важняк, Шилобреев Иван Пантелеймонович, до него, поди, не доплюнешь?

– Отчего же? Кормит уток у пруда в парке ЦДСА, Центрального дома Советской Армии, ежедневно с часу до трёх. Его помели из Генпрокуратуры, надо полагать, за то, что не вешал лишнего. Диалектика! Милый такой, безобидный старичок, хотя, какой старичок – чуть постарше меня. Хочешь с ним встретиться? Так будь осторожнее – без хрена съест.

* * *

– Хорошо, что в Москву приехали поздно, – мелькнула совсем посторонняя мысль, когда Олег сел за парту в ожидании варианта экзаменационного задания, – тут последние несколько минут не знаешь, как протянуть, всего колотит, а ещё пару лишних дней в Москве – вообще дошёл бы. Ну, давайте, давайте! – подгонял он мысленно дежурных.