С Элизабет все оказалось намного сложнее. Ее останки упаковали в сорок три отдельных пакета для су-вид, некоторые из которых лопнули и из них вытекала гнилостная жижа. Эстель Дойл обращалась с ними со всем профессионализмом и, хотя других членов команды то и дело рвало, никак не выказала своего отвращения.
Дойл отвезла оба тела в Ньюкасл, где быстро определила, что Лес Моррис умер от обезвоживания. У него была сломана лодыжка, почти наверняка при падении во время тщетной попытки сбежать из бункера. Его вскрытие заняло шесть часов.
На установление причин гибели Элизабет ушло три дня.
Эстель Дойл пришлось открывать каждый пакет для су-вид (который сам по себе был уликой и с ним нужно было обращаться соответственно), прежде чем определить, с какой частью тела она имеет дело. Даже для эксперта по части человеческой анатомии, которым, несомненно, была Дойл, собрать эту головоломку было непросто, а поскольку плоть Элизабет разложилась до жидкого состояния, а кости и хрящи стали мягкими и губчатыми, это стало просто невозможно. Обычный патологоанатом не знал бы даже с чего начать.
На третий день она вызвала По, Флинн, Ригга и недавно восстановленного в должности суперинтенданта Гэмбла в морг в Ньюкасле. Останки Элизабет она разложила на смотровом столе из нержавеющей стали. В течение часа, пока они стояли на смотровой площадке, она рассказывала им о том, что произошло.
Элизабет умерла от потери крови, вызванной единственной колотой раной в сердце. Рана размером чуть более семи сантиметров была неглубокой, и Дойл предположила, что, вероятно, использовался короткий нож. Точно такой же, как тот, который они нашли в бункере.
Установив причину и характер смерти, она перешла к тому, что сделал Китон дальше. Он начал с головы Элизабет, которую разрезал пополам пилой для мяса, после чего бил мясорубкой – еще одним из обнаруженных в бункере кухонных инструментов, – пока она не стала настолько плоской, чтобы ее можно было завернуть в вакуумную упаковку.
Тело он разделал – по-другому это было не назвать – в точности как разделывают свиней. Расчленил колени, плечи, локти, бедра и лодыжки Элизабет. Большие и громоздкие кости, такие как бедренная и большеберцовая, распилил на более мелкие части, чтобы они тоже поместились в пакеты. Длинные и тонкие, такие как малоберцовая и плечевая, просто расколол пополам.
По слушал отчет Эстель Дойл без эмоций. Только когда Дойл указала на какую-то гнилую плоть возле раздавленного таза Элизабет, он позволил себе роскошь – одну слезу. При очень внимательном рассмотрении можно было увидеть контур татуировки пазла, о которой говорил Джефферсон Блэк, – татуировки, совпадавшей с его собственной.
По улыбнулся Китону, занимая свое место в комнате для интервью. Китон в ответ посмотрел на него безо всякого выражения. Ригг сел рядом с По. Детектив-констебль согласился пока ничего не говорить.
После того, как с формальностями было закончено, слово взял Дэвид Коллингвуд, адвокат Китона, толстый мужчина с обрюзгшим лицом:
– Джентльмены, я думаю, пришло время рассказать мистеру Китону, какие доказательства, по вашему мнению, у вас есть против него. Чем скорее вы это сделаете, тем скорее мы сможем положить конец этому фарсу.
По выложил на стол фотографию лицевой стороной вниз.
– Я собираюсь рассказать вам, что, по нашему мнению, произошло, мистер Китон. Тогда вы расскажете мне о тех немногих моментах, которые укрылись от нашего понимания. – Он поднял глаза и улыбнулся. – И уверяю вас, вы мне расскажете.
Китон ухмыльнулся, но по-прежнему ничего не сказал. По перевернул фотографию.
– Покойный Лес Моррис. Он умер от обезвоживания примерно восемь лет назад. Его труп перенесли в помещение, которое должно было служить химическим туалетом бункера. Не хотите рассказать нам, как вы загнали его вниз?
Тишина.
– Тогда позвольте мне продолжить.
Китон посмотрел на свои ногти. Начал полировать их рубашкой.
– Как мы и подозревали, мистер Моррис нашел бункер, просматривая деловые записи строительных компаний, существовавших в 1950-х и 1960-х годах. Копии находились в бункере вместе с ним. Мы думаем, что он готовил презентацию.
Китон ничего не сказал.