Черное море

Однако кочевое пастбищное животноводство не было “примитивным” состоянием. Наоборот, оно было специализацией, которая развивалась в оседлых земледельческих обществах. Для того чтобы дважды в год перегонять огромные стада домашнего скота за сотни миль – сперва на север на летние пастбища, а зимой обратно на юг, – необходимы прежде всего лошади и высокоразвитые навыки управления ими. Если популяция мигрирует вместе со своими стадами на телегах или подводах, ей нужно колесо. Для этого образа жизни необходимо множество разных ремесленников и специалистов, гораздо большее, чем для семейного натурального хозяйства. Его невозможно вести без централизованного руководства, способного принимать быстрые и эффективные решения в чрезвычайной ситуации. Эта чрезвычайная ситуация может быть экономической, например если обычное пастбище уничтожено засухой или наводнением, а может быть и военной. С умением ездить верхом появилась вооруженная элита, которая отныне была способна вести своих сподвижников грабить земледельческие общества или мигрировать и завоевывать далекие пастбищные земли.

Как было известно еще Геродоту, “чистое” кочевничество встречается редко. Перечисляя различные “племена” или народы скифской культуры, он указывал на то, что многие из них были земледельцами в той же мере, что и пастухами. Некоторые ели то, что выращивали, другие разводили зерно для греческого рынка. И скифы в этом не были исключением: такого рода гибкость всегда отличала экономику мобильных степных народов. Образ конной орды, питающейся мясом и награбленными съестными припасами, отвечает только действительности военного времени или периода судьбоносной миграции на большие расстояния, в противоположность обыкновенным циклическим кочевкам на пастбища.

Пастухи-кочевники могут выращивать зерно и делают это, даже когда не оседают на одном месте. В XV веке путешественник и купец Иосафат Барбаро многие годы жил в венецианской колонии Тана, в устье Дона у верхней оконечности Азовского моря. Он наблюдал, как татары из Золотой Орды ежегодно в марте отправлялись сажать хлеб на участках плодородной земли. Когда пшеница созревала, Орда проезжала мимо и прямо из степи убирала урожай в ходе своей сезонной кочевки на север на летние пастбища.

За тысячу лет до этого Геродот отмечал, что к его времени существовали и “местные жители”, жившие поселениями. Он описывает соседей скифов, называвшихся будинами: “В их земле находится деревянный город под названием Гелон”. Будины были кочевниками, но гелоны, жившие в этом городе, были (согласно Геродоту) земледельцами, потомками греческих поселенцев. В его описании эта местность, покрытая лесами и болотами, похожа на территории в среднем течении Днепра. И в последние годы археологи начали находить там что‑то похожее на города: большие поселения, окруженные укреплениями, с хлебными амбарами, гончарными мастерскими, кузницами и постоянными кладбищами за стенами. Одно из самых впечатляющих подобных поселений находится в Бельске, у притока Днепра: его крепостной вал достигает примерно 21 мили в окружности. Бельск, который, как утверждают, является самым большим обитаемым земляным укреплением из открытых в мире на сегодняшний день, вполне может быть Гелоном, о котором пишет Геродот. Там была найдена мастерская, в которой изготавливали кубки из человеческих черепов, этот обычай Геродот описал с большой этнографической дотошностью.

Как выяснилось, он был прав во многом. Новые историки, особенно в нашу деконструктивистскую эпоху, изощряются, упраздняя старых историков, до тех пор, пока их сведения (а сообщение сведений и составляло, собственно, единственную цель их неутомимых исследований и трудов) не оказываются фактически обесценены и отвергнуты. В работах нынешних авторов интерес уделяется только дискурсу, то есть подсознательному структурированию информации ради установления определенных различий и “оппозиций”, востребованных в обществе, в котором работал тот или иной историк. И у Геродота тоже есть свой дискурс. Артог не без блеска описал его в книге, которая навсегда останется одним из обязательных текстов о “варварстве” и “цивилизации” для всякого, изучающего этот предмет. Но отказ Артога анализировать квалификацию Геродота как репортера, прибегать к археологическим данным, чтобы верифицировать правдивость или ошибочность результатов “дознания” в “Истории” Геродота, можно назвать почти извращенным подвигом интеллектуального аскетизма. В пользу выдающейся квалификации Геродота говорит тот факт, что добытые им сведения год от года приобретают все большее значение, по мере того как археология их подтверждает.