Черное море

Мощное Войско Запорожское, которое главенствовало на Украине и в спорных землях между Польшей и Россией сотни лет, было наконец разгромлено Екатериной II в 1775 году. Русская армия, инсценировав мирный визит по пути в поход на турок, среди ночи напала на казацкую крепость Сечь, стоявшую на острове на Днепре. Казаки, захваченные врасплох, сдались без боя. Их атаман Петр Калнишевский, войсковой судья и писарь были арестованы (русский отчет о конфискации имущества показывает, что у Калнишевского в амбарах было 162 тонны пшеницы и что ему лично принадлежало 639 лошадей, 1076 голов крупного рогатого скота и более 14 000 овец и коз). Остальная часть войска была разоружена, после чего им позволили спокойно разойтись. Около 40 000 ушли в Крым, все еще находившийся под властью турок и татар, и осели возле Киммерийского Боспора[31] вокруг Керчи.

Не так хотело окончить свою историю казацкое войско. Уже через несколько лет начали ходить более лестные мифы о запорожских казаках. Один из самых стойких мифов утверждал, что Петр Калнишевский ускользнул от русских тюремщиков и с несколькими товарищами повел 16 крестьянских телег, груженных сокровищами, через степь от Днепра на Дон. Там он зарыл богатство запорожских казаков в тайном месте.

В этой истории нет ни слова правды. Калнишевского и его писаря Глобу под стражей доставили в Москву, затем атамана заключили в Соловецкий монастырь на беломорском острове, который был исправительным лагерем еще и во времена Хрущева. Там Калнишевского держали до самой его смерти, как принято считать, в возрасте 112 лет. Что касается клада, то его, судя по всему, никогда не существовало. Фаворит Екатерины Потемкин, руководивший походом против казаков, украл из церкви Покрова Пресвятой Богородицы на острове драгоценную ризницу, которую нашли у него в доме после его смерти. Стада и зерно были проданы за большую сумму денег, которая пошла на уставной капитал городского банка новообразованного порта Новороссийск. Артиллерийские орудия казаков, как и все наличные деньги и ценности, найденные в Сечи офицерами императрицы, были отвезены в Санкт-Петербург.

Но все вышеизложенные факты не могли стать препятствием для казацкой мечты. Еще пять лет назад одна ростовская газета объявила, что казна Запорожской Сечи была спрятана возле Азова. Депутат горсовета Ростова-на-Дону по фамилии Аникеев утверждал, что она зарыта в поле, принадлежавшем казаку по фамилии Забарин и находившемся между Азовом и хутором Кагальник. Там был обнаружен скрытый колодец рядом с курганом, в котором якобы и запрятаны шесть дубовых бочек с сокровищами, подвешенные на дубовых балках. Депутат Аникеев не сообщил, когда было сделано открытие или даже что случилось с содержимым бочонков (книга местных небылиц, из которой он, как выяснилось, позаимствовал эту историю, тоже не содержит таких подробностей), однако любезно добавил, что, хотя это мог быть клад Калнишевского, с таким же успехом он мог принадлежать “Индиабу, царю аланов”. Как бы то ни было, равнодушие, проявленное к этому великому открытию директором Азовского краеведческого музея, было примером (заявил Аникеев) возмутительной бюрократической халатности.

Азовские археологи пришли в ярость от статьи Аникеева, которому от лица всех своих коллег ответил научный работник С. В. Гуркин. В своей восьмистраничной статье, озаглавленной “Поле чудес в стране дураков”, Гуркин последовательно уничтожил несчастного депутата Аникеева, уличив его в легковерии и невежестве. “Поднимаешься на рядом стоящий огромный холм, и открывается простор степи с ее запахами трав и неумолкаемыми голосами птиц. Вот так же более 250 лет назад мог стоять на этом холме всеми гонимый атаман со своими товарищами”. Гуркин безжалостно указал на то, что Калнишевский не был атаманом 250 лет назад и что он, как было доказано, за всю свою жизнь ни разу не бывал на Дону, и что если бы он был там во время, указанное Аникеевым, то он бы закапывал свои сокровища на турецкой территории, под самым носом у азовского гарнизона. Единственным русским “счастливчиком” во всей этой истории, заключает Гуркин, был человек, ограбивший Покровскую церковь в Сечи, то есть князь Потемкин.

Глава шестая

Мы [русские и поляки] шли с разных точек – и пути наши только пересекались в общей ненависти к петербургскому самовластью. Идеал поляков был за ними: они шли к своему прошедшему, насильственно срезанному, и только оттуда могли продолжать свой путь. У них была бездна мощей, а у нас – пустые колыбели.

Александр Герцен Былое и думы. Часть VII