Черное облако души

– Соседская девочка. Ходит ко мне, добрая душа. Гостинцы носит, на прогулку вывозит.

– Ясно. Ну, в парк так в парк, – согласился Никита. – Только знаешь, коляска нам ни к чему.

– Как это? – Маша поглядела на него с недоумением.

– А вот так. – Он подвез ее к машине, подхватил на руки и посадил в салон.

Бабки сзади дружно ахнули. «Так-то вам, старые», – торжествуя, подумал Никита. Он завёл автомобиль и повёз Машу по улицам. Они проехали фонтан, небольшой скверик, рынок и остановились у входа в парк.

– А дальше как? – расстроилась Маша. – На машине нельзя, только пешком. Коляска-то во дворе осталась.

– Можно на машине. – Никита подъехал к воротам.

Тут же навстречу из будки вышел служитель.

– Проезд запрещён.

Никита протянул ему сторублевку.

– Пожалуйста, друг! У меня женщина не может ходить. Мы недалеко, до ближайшей скамейки.

– Не положено, – менее уверенно произнёс охранник и покосился на купюру в руках Никиты.

– Очень просим, – повторил тот.

– Ну ладно. – Мужик взял бумажку и махнул рукой. – Проезжайте.

Никита въехал на главную аллею. Вокруг шумела зелёная листва, было прохладно и приятно. Он проехал немного вперёд и остановился у симпатичной лавочки. Вынес Машу из машины, усадил.

– Хочешь, съезжу за мороженным? У входа продают, я сразу не додумался.

– Не надо, мне и так хорошо.

Она положила голову ему на плечо. Набежал лёгкий ветерок, и ее волосы растрепались, закрывая лицо.

– Расскажи мне все, – попросил Никита.

– Что «все»?

– Все, с самого начала. Как это случилось, что было потом.

– Ты имеешь в виду, как меня сбила машина? – Она откинула со щеки короткую прядь.

– Да. Если это, конечно, не слишком тяжело для тебя.

– Тяжело. Но я попробую.

Она выпрямилась, взгляд ее устремился куда-то вдаль.

– Когда ты уехал, я была сама не своя. Жить не хотела. Все думала, таблеток наглотаюсь или спрыгну откуда-нибудь. Ну а потом… почувствовала, что я не одна. Был сильный токсикоз, меня все время рвало. Я больше не могла играть, уволилась из ресторана, перебивалась уроками. Кое-что я отложила на чёрный день, в общем, как-то существовать можно. С одной стороны, физически мне было очень плохо, с другой – стало легче морально. Я подумала, что появится частичка тебя, и эта мысль грела меня. Ещё я мечтала о том, что ты как-нибудь узнаешь о ребёнке и приедешь. Как? Об этом я не думала, просто фантазировала. Когда тебе всего двадцать, фантазировать легко и приятно.

Я носила нашу девочку. Тогда ещё УЗИ в нашем городке не делали, но я знала, что у нас будет дочка. Просто знала, и все. Время шло. Токсикоз постепенно кончился, а живот мой округлился. Соседки-старушки, которых ты сейчас видел, – они тогда были молодые, весёлые тетки, – первые заметили мое положение, потом и остальные. Начались расспросы, кто да что. Я всем говорила, что мой жених работает далеко отсюда и скоро приедет за мной. Зачем я врала, да ещё так примитивно и глупо? Сама не знаю. Мне хотелось, чтобы ты был моим женихом, приехал и повёл меня в ЗАГС. Я совсем завралась, и люди стали надо мной смеяться. Я шла по двору, и чувствовала спиной, как они тычут в меня пальцами. Увы, провинция – не столица, здесь все на виду, каждый со своей судьбой. Постепенно мне стало страшно. Я думала – что будет, когда я рожу? Ведь все увидят, что никакого жениха у меня нет, а я просто-напросто нагуляла ребёнка от командировочного. Если бы мама была жива, возможно, я чувствовала бы себя иначе – более защищенно. Но мама, как ты знаешь, умерла за год до того, как мы познакомились. Отца у меня никогда не было. Родственники жили далеко, за тысячи километров. Я была беззащитна перед злыми языками и насмешливыми взглядами.

Как-то, когда я шла в поликлинику, дорогу мне преградил сосед-алкаш. Его звали Серега. Он нещадно бил свою тихую, замученную жену, его сыновья ходили в обносках и ругались матом как извозчики. Я ненавидела этого Серегу и жалела его Катю, даже иногда поила ее чаем у себя в квартире. Я мечтала, чтобы его однажды забрали в тюрьму и долго оттуда не выпускали. Сейчас этот огромный, обрюзгший от водки мужик стоял прямо напротив меня, выкатив красные воспалённые глаза в кровавых прожилках.

– Шлюха, – выдохнул он мне в лицо перегаром. – Шалава. Жива б была твоя мамаша, она б сгорела со стыда.

– Не смейте трогать мою мать, – тихо сказала я.

– Что? – взревел Серега. – Она мне ещё указывать будет, что мне сметь, а что нет? Да я тебя… – Он занёс надо мной пудовый кулак.