Черное перо серой вороны

Единство многообразия, единство противоречий, мерзости и не-мерзости, единство жизни и смерти — вот с какими мыслями шел Валера на эту встречу. При этом свою жизнь, свое эго он не связывал ни с первым, ни со вторым, ни с третьим. Он был выше, он был над ними, возвышался над всеми, даже над самим собой, он призван осуждать и миловать, он тот «божий суд», о котором мечтали в давно минувшие годы лучшие умы России. Но именно «божий», не земной, тем более не нынешний, прогнивший сверху до низу! «Божий» — это некая всеохватность, всемирность, и не только в смысле всеземности, а именно всесветности, где царят еще не познанные законы вечного движения природы, равнодушной к человеку, случайно ею созданному, но вполне определенно обреченному на гибель. И эта всесветность так или иначе отражается на маленьком мирке по имени Земля с ее случайными обитателями. И так же, как равнодушная природа творит разрушая, и разрушает творя, точно так же и человек, дитя этой природы, следует ее непознанным и непознаваемым законам.

А с другой стороны, его, Валерия Жилинского, послали сюда раздобыть компромат из первых рук и написать такую статью, чтобы небу стало жарко — именно так и выразился, напутствуя Валеру, Иваныч. И он ехал сюда с чувством, какое, надо думать, испытывает охотник, в одиночестве выходя на тропу, по которой ходит к водопою тигр-людоед. И опыта у этого охотника нет, и тигра он видел только на картинках, и винтовку в руки взял впервые, но ведь когда-то же надо выходить на эту тропу, чтобы почувствовать себя человеком с большой буквы; когда-то же надо заявить о себе, чтобы не увязнуть в отделе информаций, которые идут двумя-тремя строчками без всякого авторства.

И вот Осевкин перед ним — бывший бандит, уголовник, руки которого по локоть, если не по плечи, в крови. Вот он сидит и смотрит на Валеру неподвижным взглядом сытой змеи, будто раздумывая, кусать или нет. В нем есть что-то от тех, кто стремительно вознесся вверх то ли на волне смуты и безвластия, то ли за неимением других, более способных к управлению людьми, копошащимися внизу, решив, что на гребень волны их усадил сам господь бог, — не важно какой: христианский, иудейский, магометанский, или просто каменная баба, обдуваемая всеми ветрами. От этого раздутого самомнения нижняя губа у них постепенно оттопыривается, в глазах застывает значительность и самолюбование, и все должны воздавать им должное, потому что если — не дай бог (или боги) — на их месте окажется кто-то другой, будет в тысячу раз хуже. Такие люди не слышат ропота и стонов «униженных и оскорбленных», не видят их слез, они не признают своих ошибок, они не краснеют, когда врут, полагая, что имеют на это право, дарованное им их положением, они презирают тех, кто им противоречит, потому что противоречить могут лишь круглые идиоты, не способные понять, что говорить правду много опаснее, чем не говорить ничего.

Странно, но эти мысли, не новые сами по себе и много раз высказываемые другими, только сейчас всплыли в голове Валеры, несколько затуманенной коньяком, а может быть, им же и просветленной, всплыли в ряду других, обрели плоть в лице сидящих за столом людей, но не испугали Валеру, а как раз наоборот — придали ему уверенности, потому что люди эти — с такими неподвижными и напряженными лицами — вряд ли знакомы с подобными мыслями, вряд ли способны их понять, тем более найти им применение в своей жизни, заполненной непрерывной рутиной и борьбой за выживание. Он улыбнулся беспечной улыбкой и заговорил, обращаясь к Осевкину:

— Господин Осевкин. Я весьма благодарен вам за то, что вы нашли время для этой встречи. Господин Чебаков в общих чертах обрисовал мне достижения и проблемы, имеющие место в вашем городе. Они сродни тем достижениям и проблемам, которые переживает наше государство и общество. С той лишь разницей, что ваш город и ваш Комбинат, господин Осевкин, идут как бы в авангарде преобразований, намеченных нашим правительством. Газета «Дело», которую я имею честь представлять, заинтересована в том, чтобы осветить решающую роль частного сектора в решении общегосударственных проблем и тем самым явить обществу достаточно положительный пример для подражания. Исходя из этого, я хотел бы, чтобы вы, господин Осевкин, осветили именно эту сторону дела.

И с этими словами Валера вытащил из сумки маленький диктофон, щелкнул рычажком и положил его перед Осевкиным. Тот взглянул на черную коробочку, как показалось Валере, с испугом, но быстро взял себя в руки и заговорил:

— Я предлагаю вам, господин Жилинский, сперва пройтись по Комбинату, а уж затем продолжить разговор в этом кабинете, так сказать, на наглядных примерах. Если вы не возражаете, разумеется, — и нижняя губа Осевкина при последних словах, еще не привыкшая оттопыриваться до состояния, отвечающего самомнению ее обладателя, подобралась и растянулась вместе с верхней в снисходительную усмешку.