Черное пламя Раграна 2

Она поморщилась, и ему захотелось откусить себе язык. Да что ж за бред он несет сегодня? Начиная с той самой минуты, когда пришел в квартиру ее подруги и устроил всем гостям незабываемые впечатления.

— Не буду делать вид, что я жил отшельником, — продолжать сложно, особенно впервые за столько лет — настолько раскрываться перед женщиной. Но она, эта женщина, совершенно точно того стоит. — Но когда я сказал, что я ждал тебя, я не солгал. Рядом с тобой… — Нет, все-таки это действительно сложно. — Наверное, стоило попросить, чтобы эту речь мне написали.

Она приподнимает брови, а потом улыбается. Все шире, шире и шире, после чего с припухших губ срывается смешок, и Аврора начинает смеяться. Так, как умеет только она — как ребенок, беззастенчиво, искренне, откровенно.

— Прости, — говорит она. — Это не про тебя… в смысле… я про речь…

И смеется снова. Наблюдать за ней в такие моменты — одно удовольствие. Отдельное удовольствие наблюдать за ней, представляя, что между ними только что было, и что налипшие на виски влажные от пота волосы — это потому что она сейчас кричала под ним, вцепляясь ногтями в его спину, и тут же расслабляя пальцы, будто боялась сделать больно. Сегодня все было мягче, а может быть, дело в том, что сегодня ему невыносимо хотелось быть нежным. Не врезаться в нее всей своей нерастраченной страстью, усиленной пламенем, а именно показать, насколько она для него важна.

Как ему хочется о ней заботиться.

Беречь.

Любить? В это слово он врезался сам, как дракон на лету в неизвестно откуда выросшую впереди скалу, из оцепенения вытряхнул ее голос:

— Ты сказал, что узнал про пламя. Про все эти маркеры… почему не сказал мне?

— Не хотел тебя грузить. — Сейчас она пришла ему на помощь, и он был ей искренне благодарен. — Когда медики сообщили, что маркер в моей крови остается на том же уровне, а в твоей — угасает, меня это сразу насторожило. Мы занялись исследованиями, в ходе которых я предположил то, о чем уже тебе говорил. Надо было тебе рассказать, Аврора. Надо было даже не столько потому, что ты мне дорога, сколько потому, что это касается непосредственно тебя и твоего здоровья.

— Но с моим здоровьем же все в порядке?

— Да. Я предполагаю, что пламя не позволит причинить тебе вред. То есть не позволит мне отдать больше, чем ты сможешь принять. И в то же время близость будет его усиливать — внутри тебя, а если мы разойдемся… Я хотел сказать, если мы долго не будем видеться, в тебе оно полностью иссякнет. Как, собственно, и случилось.

— Ты хочешь жениться на мне, чтобы я тебя стабилизировала? — Его полоснуло отчаянием и разочарованием, и, поверх всего этого — острой болью. Настолько острой, что он даже не сразу «услышал» ее слова, понял их смысл. А когда понял…

— Жаль, что ты взрослая, Аврора. — Произнес сухо. И, когда она непонимающе моргнула, добавил: — Потому что сейчас просто руки зачесались тебя отшлепать.

— Я… м-м-м… что?! — Вот теперь в ее глазах возмущение, но было бы чему возмущаться. Если уж говорить откровенно, возмущаться тут положено ему, но не до этого. Слишком сильно по ней соскучился, а отшлепать — ну, разве что в качестве предварительных ласк, и, если уж говорить откровенно, почему бы и нет. Картина перед глазами встает настолько отчетливо, что следом перед глазами темнеет.

От желания.

Снова сделать ее своей. Делать ее своей снова и снова. И эта женщина умудряется говорить ему о том, что он хочет жениться на ней ради стабилизации?

— Ты плохо слушала, Аврора, — он притягивает ее к себе. — Перед тем, как мы снова заговорили про черное пламя, я сказал, что искал тебя. Безумно долго.

— Я не… ты не можешь на мне жениться!

— Почему?

— Потому что ты Черное пламя Раграна, а я… я просто танцовщица из ресторана, несостоявшаяся балерина и твоя почти секретарь, но даже еще не, — она выпаливает это так быстро, но с таким внутренним отчаянием, что впору ее действительно шлепать. Чтобы мысли выстроились в правильном направлении, вот только мысли о ее розовеющих ягодицах совершенно точно не способствуют выстраиванию его собственных — в правильном и конструктивном. Поэтому приходится пару раз глубоко вздохнуть и только после ответить:

— Именно поэтому я могу все.

Аврора моргает.

— Но как же Алера?

— Мне казалось, мы закрыли этот вопрос.

Видимо, казалось. Тот факт, что Аврора воспринимает дочь инд Хамира как соперницу, он отмел сразу. Судя по всему, зря. Судя по всему, она воспринимала ее как соперницу на том самом животном уровне, которое включает пламя в принципе, а черное пламя — стократно. Даже сам факт присутствия Элегарда Роу рядом с его Авророй на парковке вызывал нездоровые мысли, не говоря уже о том, что этот гонщик ей сказал, и о том, что потом притащился с цветами. К его женщине!

«Надо самому дарить своей женщине цветы, а не пропадать в лабораториях», — мелькнула в то же мгновение мысль, она же и здорово переключила, и отрезвила.

— Алера не моя женщина, и никогда ей не будет. Ты — моя женщина, Аврора. Надеюсь, мне больше не придется это повторять.

Она вскинула голову: