— Ура! Ура! Мы идем гулять! — Лар прыгает на месте, и к нам тут же присоединяется Дрим, которая на каком-то животном уровне чувствует его радость. Вот только в отличие от своего хозяина, Дрим никому не диктует, что делать, как жить, и не бросается обидными словами, обжигающими сильнее, чем самое опасное пламя мира.
Так, все. Не хочу больше об этом думать.
Не хочу больше думать о нем.
С этой мыслью я крепче прижимаю сына к себе и иду переодевать его и переодеваться.
Глава 14
Обследования показали, что с моим пламенем все в порядке. Больше того, этот маркер во мне даже более-менее стабилизировался и расти не собирается. Кажется. Так говорят медики, а еще они говорят, что, несмотря на мою эмоциональную нестабильность, в ближайшее время вспышек вовне можно не опасаться, потому что у меня происходит, как бы это выразиться так, чтобы не свернуть язык, инверсия пламени. То есть то, что у нормальной иртханессы должно выходить наружу, у меня концентрируется внутри и трансформируется внутри, неспроста меня так палит и жжет, когда мы ссоримся. Словом, я все это перерабатываю в себе, не выпуская в мир, поэтому никакой угрозы для внешнего мира нет.
Для меня тоже нет, это показали исследования сверху вниз, поперек и по диагонали. Каким-то образом пламя внутри меня гармонично и очень экологично утилизируется, то есть его излишки во мне растворяются. В итоге я невероятно живучий контейнер-приемник черного пламени, способный его переработать без вреда для себя и окружающих. Очешуеть новости просто, но все же это гораздо лучше, чем если бы мне сейчас пришлось учиться под началом Вайдхэна. Или если бы это самое пламя меня растворяло, как кислота.
Врачи называют меня аномалией, поскольку меня в принципе существовать не должно. Но тем не менее я существую. Я не иртханесса, я человек, я обычная женщина, просто… с черным пламенем. Хоть диссертацию обо мне пиши, разбирайся, что к чему, почему и зачем. В глазах некоторых медиков я прямо-таки вижу этот интерес, подсвеченный вывеской «Доараналейская премия», а в его глазах — темная непроглядная ночь.
Он, видимо, считает, что он прав. Прав в том, что сказал, прав в том, что запретил (это действительно так!) не просто общаться с Элегардом Роу, а приближаться к нему. Я это выяснила, когда хотела поздороваться на парковке, и когда вальцгарды оттеснили меня столь стремительно, что я икнуть не успела. Просто загнали в дом. Видимо, именно это мне и предлагалось проверить.
Ну что тут скажешь? Проверила так, что мало не покажется.
После того, как меня оттеснили в мою великолепную квартиру, я пару дней не разговаривала ни с Лоргайном, ни с его подчиненными. Подобно тому, как во мне «переваривалось» пламя, я переваривала информацию о том, что я теперь не свободна в своих решениях. А заодно и о том, что сделал этот мужчина, который крепко засел в моей голове, в моем сердце, во мне.
Чтобы не наделать глупостей, я не инициировала наши разговоры и свела все общение к схеме «босс-подчиненная». Причем даже не в том самом смысле, о котором мы говорили изначально, и о котором я умудрялась думать. С вальцгардами, охраняющими меня и Лара, тоже старалась общаться постольку-поскольку, потому что прекрасно понимала, что значит приказ, и что бывает с теми, кто его не исполняет.
Из-за всего происходящего у меня «поехало» не только настроение, но и график тех самых дней, в которые это настроение портится еще сильнее, чем от черного пламени. Если бы мы не предохранялись во время наших брачных игрищ, впору было бы рвать на себе волосы и бежать за тестом, но мы предохранялись. Вайдхэн всегда об этом заботился, а даже если бы он не заботился, я бы не допустила незащищенного секса.
К тому же, вся моя тошнота ушла, я снова могла есть по утрам, в обед и вечером. Воду, правда, продолжала пить, как не знаю кто, но в симптомах беременности «пить много воды» не значилось, поэтому я не переживала. Хорошо хоть по этому поводу не переживала, потому что из-за Вайдхэна моя переживалка уже ломалась. Мы целую неделю играли в «правящий-секретарша», а я не могла ничего для себя решить.
Да и что тут решишь?