Черное племя (СИ)

Я тут же кинулся ему в ноги. Плакал я не хуже, чем тот мальчишка, я просил, умолял, чтобы он меня пощадил. Каково знать, что тебя убьют через какие-нибудь три-четыре месяца? А то, что я беременный, я даже не сомневался. Мы всю течку с ним не отлипали друг от друга. Знаешь, и ведь Гарольду стало меня жалко. Он вытер своей огромной ладонью с моего лица слезы и повел к шаману. Тот меня поил какой-то гадостью несколько дней, отчего сильно кружилась голова, тошнило и болело всё тело. На восьмой день у меня пошла кровь, живот скручивало так, что я думал, что умру. Но я не умер. Меня вернули к Гарольду пустым. И все началось по новой. Мы жили год вместе, и, веришь, я ведь после этого всего так и не забеременел. Подействовала отрава.

Но Гарольд ко мне привязался. Однажды он укусил меня за загривок и сказал, что никогда не отпустит. Оставил метку. На рабе. Даже сейчас я не понимаю, почему он это сделал. Неужели любил? А я и не помню, что тогда чувствовал, та история с убийством беременного омеги меня здорово встряхнула. Я не мог забыться, понимал, кто я и где. Наверное, это и было моим взрослением. Но, знаешь, никогда, никогда мне не приходило в голову убить Гарольда. Может, я его на самом деле любил?

По крайней мере, когда его убили, я плакал. И хотя мое горе было несколько эгоистичным, я ведь потерял хозяина, опеку, но в то же время я думал о том, что больше никогда, никогда не увижу его стальных глаз, не покрою поцелуями его руки, грудь, лицо. Но я не мог долго плакать. В Белом племени возник вопрос, а нужен ли я в принципе. Раб лишился хозяина. Несколько воинов решали мою судьбу. А я не хотел умирать, и, хотя на меня навалилось горе, я не знал что делать и перспективы были не утешающие, я всё равно мечтал выжить. Я страстно и унизительно хотел вернуться домой. Я помнил о родине, хотя и старался не думать о родителях и оставленном доме. Было стыдно.

Белым оборотням было проще меня убить. Но я предложил им одну ночь, всего одну ночь, после которой они бы решили, действительно ли это так необходимо. Они дали мне шанс, и я этим шансом воспользовался. Ты когда-нибудь обслуживал четырех человек за ночь? Хотя, глупый вопрос. Ты не познал другого мужчину, кроме Арена. А я развлекал их. Работал ртом, руками, подставлял попку. Не поверишь, одного я даже утомил. В свои-то двенадцать лет. Ты спросишь, откуда у меня было столько сил? Ну, во-первых, я же не развлекаться к ним ходил, а во-вторых... Я всё-таки развлекся. Мне нравилось с ними спать. Я получал удовольствие от прикосновений, от проникновения, я был страстный, и не только во время течки. Не буду долго расписывать, но я стал штатной шлюхой вашего племени, настолько втеревшись в доверие, что они перестали следить за мной. Чего я и добивался. В одну из ночей я переспал с часовыми, вымотал их, а когда они заснули, не отказал себе в удовольствии перерезать им горло, спящим. За того мальчишку, которого убили. Конечно, нужно было прикончить и того оборотня, но к тому моменту он погиб сам.

Я сбежал. Три дня я путался, плутал, но инстинкт привел меня к родному племени. К тому моменту мне уже было тринадцать. За два года меня успели не только мысленно похоронить, но, кажется, даже забыли, что я существовал на белом свете. Но я не обиделся.

Папа-омега был жив, он всё равно ждал меня, хотя шансов меня увидеть у него было мало. Но я вернулся, и был рад этому, но, знаешь, первое время я их очень боялся. Своих соплеменников. Меня отвели к Беону. Оказывается, я был первым пленником, который смог сбежать. И я знал, что там внутри, структуру, привычки воинов, защиту, многие вещи, важные в военном деле. Ведь пленные белые оборотни не были слишком разговорчивы, а тут прямо подарок. А еще у меня Беон спрашивал, как я выжил. И я всё рассказал, как есть. Он слушал мрачно, но не смея осудить меня, а у меня сердце выскакивало из груди. Рядом с ним сидел Феофил и тоже слушал. Они с Беоном всегда были очень близкими друзьями. Вождь и лекарь... Беон попросил осмотреть меня. Знаешь, даже тогда, спустя год после смерти Гарольда, метка еще была на моем теле. Феофил, помню, очень удивился, когда вообще ее увидел, а я... Я вдруг понял, что это моя пара. Наверное, тогда метка и начала исчезать, когда я перестал тосковать по Гарольду. Я был слишком юн, память гибкая, и я полез к Феофилу, со всей своей приобретенной вульгарностью, не краснея. Именно полез. Ответил он так грубо, что я потом несколько лет боялся показываться ему на глаза. Мне было больно, но знаешь, после того, что я пережил в плену, меня было сложно чем-то серьезно расстроить. Я окаменел какой-то частью души, и зажил дальше, привык.

Папа сначала обрадовался, что я вернулся, но вскоре понял, что лучше бы меня там и убили. Я не мог обуздать свой бешеный нрав, свою похоть. Я не знал, зачем мне себя блюсти и беречь, если мою девственность надо искать по десяткам коек Белого племени.