Черное Рождество

Полк, сформированный из скопившихся в Севастополе остатков разбитых частей, выстроился на перроне перед погрузкой в эшелон. На Вокзальную площадь выехала рысью конная сотня конвоя штаба Крымского корпуса – конвоя штакор-3 на военном жаргоне. Спешившись, казаки конвоя растянулись редкой цепью, оттеснив толпу зевак, пришедших посмотреть на знаменитого Слащова.

Раздался рев автомобильного мотора, и на площадь въехала черная машина командующего. Выехав на свободное от людей пространство, автомобиль остановился. Дверцы распахнулись. Слащов быстрым шагом направился к колонне отбывающих на фронт. Он шел через площадь – высокий, в длинной шинели, обметающей ноги при ходьбе, за ним еле поспевали казаки охраны и небольшая свита – дежурный адъютант, неизменный «ординарец Нечволодов» – боевая подруга генерала Лида, трое сопровождающих командующего офицеров. Среди них был и Борис Ордынцев, временно откомандированный в личное распоряжение Слащова.

Генерал влез на невысокую, наспех сколоченную трибуну.

– Здорово, братья! – загремел над площадью его громовой голос.

– Здравия желаем, ваше… дительство! – мощно прокатился по колонне ответный крик полка.

Стая галок сорвалась от этого крика с церковной колокольни и закружилась в блекло-голубом мартовском небе.

– Сегодня на таком маленьком участке русской земли, как Крым, решается судьба нашей великой святой Родины – России. В ваши руки, братья, в руки таких, как вы, русских солдат отдано ее будущее! От вас, от вашего мужества зависит – быть или не быть Родине нашей!..

Привычные эти, затертые сотнями ораторов слова в устах Слащова звучали необыкновенно убедительно и ярко – так, как будто генерал произносит их в первый раз, как будто они только сейчас вырвались из самого его сердца. Борис почувствовал снова необыкновенный магнетизм этого человека. Но он не дал себе увлечься: ею очень беспокоило недоброе предчувствие. Все окружение Слащова знало, что жизнь генерала в опасности, что большевистское подполье давно планирует покушение на него, но именно сегодня Борис особенно остро ощущал в воздухе опасность. Он внимательно оглядел площадь, толпу зевак за цепью конвоя.

Перевел взгляд на колонну отъезжающих на фронт частей. Позади ровного строя солдат и офицеров стоял приготовленный для них воинский эшелон, локомотив был под парами. За этим эшелоном по следующему пути начал двигаться товарный состав.

– Какой дурак отправил сейчас товарный, – недовольно проговорил вполголоса стоявший рядом с Ордынцевым полковник штаба корпуса Минаев. – Приказано же было – никакого движения до отправки воинского эшелона.

Борис не обратил внимания на его слова: он увидел, что в рядах зрителей происходит что-то странное. Бледная высокая девушка с косой, с лихорадочным румянцем на щеках, расталкивая окружающих пробивалась в первый ряд. Рядом с ней сосредоточенно проталкивался прыщавый гимназист в круглых металлических очках.

Казалось бы, в этом не было ничего необычного, но Борису очень не понравилось лицо гимназиста. Если на остальных лицах в толпе было или простое любопытство, или восторженный патриотический энтузиазм, то на лице гимназиста были страх и растерянность. Лицо его подруги тоже резко выделялось из общего ряда, но на нем Борис увидел выражение чувств еще более опасных – фанатичной решимости и нервной истерической ненависти.

Борис шагнул к адъютанту Слащова штабс-капитану Сиверсу, чтобы сказать ему о своих подозрениях, но в это время события на площади закрутились с невероятной быстротой. Совсем в другой стороне, куда Борис не смотрел, отвлеченный гимназистом и его подругой, в толпе зрителей раздался вдруг истерический женский визг:

– Бомба! У него бомба!

Толпа тут же пришла в движение, отхлынув от невысокого мастерового в лихо заломленном картузе, который размахивал гранатой, с молодецкой удалью оглядываясь по сторонам. Казаки оцепления бросились к нему, мастеровой наконец швырнул свою гранату в сторону окружавшей Слащова группы. Граната упала на брусчатку площади, не пролетев и половины расстояния от оцепления до свиты генерала, покатилась по камням. По площади прокатился крик ужаса, сотни глаз были прикованы к катящейся гранате, но взрыва не происходило.

– Осечка, – спокойным голосом проговорил полковник Минаев, – взрыватель не сработал.

Спокойный голос Минаева как будто разбудил Бориса. Он отвел взгляд от неразорвавшейся гранаты и посмотрел в сторону двоих настороживших его молодых людей. Как раз в это мгновение девушка вытащила из муфты руку с зажатым в ней браунингом. Борис закричал ближайшим к ней казакам конвоя:

– Держите, держите ее! У нее пистолет! – и бросился к Слащову, чтобы оттолкнуть его из-под огня.

Казаки не сразу поняли, о ком он говорит, – они были отвлечены событиями в другом конце площади, – и девица успела сделать два выстрела. Впрочем, с такого расстояния из браунинга трудно было в кого-нибудь попасть, тем более что при первых признаках опасности свита окружила Слащова.