Черное Рождество

Полк, сформированный из скопившихся в Севастополе остатков разбитых частей, выстроился на перроне перед погрузкой в эшелон. На Вокзальную площадь выехала рысью конная сотня конвоя штаба Крымского корпуса — конвоя штакор-3 на военном жаргоне. Спешившись, казаки конвоя растянулись редкой цепью, оттеснив толпу зевак, пришедших посмотреть на знаменитого Слащева.

Раздался рев автомобильного мотора, и на площадь выехала черная машина командующего. Выехав на свободное от людей пространство, автомобиль остановился. Дверцы распахнулись. Слащев быстрым шагом направился к колонне отбывающих на фронт. Он шел через площадь — высокий, в длинной шинели, обметающей ноги при ходьбе, за ним еле поспевали казаки охраны и небольшая свита — дежурный адъютант, неизменный «ординарец Нечволодов» — боевая подруга генерала Лида, трое сопровождающих командующего офицеров. Среди них был и Борис Ордынцев, временно откомандированный в личное распоряжение Слащева.

Генерал влез на невысокую, наспех сколоченную трибуну.

— Здорово, братья! — загремел над площадью его громовой голос.

— Здравия желаем, ваше…дительство! — мощно прокатился по колонне ответный крик полка.

Стая галок сорвалась от этого крика с церковной колокольни и закружилась в блекло-голубом мартовском небе.

— Сегодня на таком маленьком участке Русской земли, как Крым, решается судьба нашей великой святой Родины — России. В ваши руки, братья, в руки таких, как вы, русских солдат отдано ее будущее! От вас, от вашего мужества зависит, быть или не быть Родине нашей!..

Привычные эти, затертые сотнями ораторов слова в устах Слащева звучали необыкновенно убедительно и ярко — так, как будто генерал произносит их в первый раз, как будто они только сейчас вырвались из самого его сердца. Борис почувствовал снова необыкновенный магнетизм этого человека. Но он не дал себе увлечься: его очень беспокоило недоброе предчувствие. Все окружение Слащева знало, что жизнь генерала в опасности, что большевистское подполье давно планирует покушение на него, но именно сегодня Борис особенно остро ощущал в воздухе опасность. Он внимательно оглядел площадь, толпу зевак за цепью конвоя. Перевел взгляд на колонну отъезжающих на фронт частей. Позади ровного строя солдат и офицеров стоял приготовленный для них воинский эшелон, локомотив был под парами. За этим эшелоном по следующему пути начал двигаться товарный состав.

— Какой дурак отправил сейчас товарный, — недовольно проговорил вполголоса стоявший рядом с Ордынцевым полковник штаба корпуса Минаев. — Приказано же было — никакого движения до отправки воинского эшелона.

Борис не обратил внимания на его слова: он увидел, что в рядах зрителей происходит что-то странное. Бледная высокая девушка с косой, с лихорадочным румянцем на щеках, расталкивая окружающих, пробивалась в первый ряд. Рядом с ней сосредоточенно проталкивался прыщавый гимназист в круглых металлических очках. Казалось бы, в этом не было ничего необычного, но Борису очень не понравилось лицо гимназиста. Если на остальных лицах в толпе было или простое любопытство, или восторженный патриотический энтузиазм, то на лице гимназиста были страх и растерянность. Лицо его подруги тоже резко выделялось из общего ряда, но на нем Борис увидел выражение чувств еще более опасных — фанатической решимости и нервной, истерической ненависти.

Борис шагнул к адъютанту Слащева штабс-капитану Сиверсу, чтобы сказать ему о своих подозрениях, но в это время события на площади закрутились с невероятной быстротой. Совсем в другой стороне, куда Борис не смотрел, отвлеченный гимназистом и его подругой, в толпе зрителей раздался вдруг истерический женский визг:

— Бомба! У него бомба!

Толпа тут же пришла в движение, отхлынув от невысокого мастерового в лихо заломленном картузе, который размахивал гранатой, с молодецкой удалью оглядываясь по сторонам. Казаки оцепления бросились к нему, мастеровой наконец швырнул свою гранату в сторону окружавшей Слащева группы. Граната упала на брусчатку площади, не пролетев и половины расстояния от оцепления до свиты генерала, покатилась по камням. По площади прокатился крик ужаса, сотни глаз были прикованы к катящейся гранате, но взрыва не происходило.

— Осечка, — спокойным голосом проговорил полковник Минаев, — взрыватель не сработал.

Спокойный голос Минаева как будто разбудил Бориса. Он отвел взгляд от неразорвавшейся гранаты и посмотрел в сторону двоих настороживших его молодых людей. Как раз в это мгновение девушка вытащила из муфты руку с зажатым в ней «браунингом». Борис закричал ближайшим к ней казакам конвоя:

— Держите, держите ее! У нее пистолет! — и бросился к Слащеву, чтобы оттолкнуть его из-под огня.

Казаки не сразу поняли, о ком он говорит — они были отвлечены событиями в другом конце площади, — и девица успела сделать два выстрела. Впрочем, с такого расстояния из «браунинга» трудно было в кого-нибудь попасть, тем более что при первых признаках опасности свита окружила Слащева.