Черное солнце

Она кивает, на нее накатывает волна облегчения, а затем исчезает в коридоре.

Эзра мгновение наблюдает за мной, затем медленно спускается по лестнице, нервируя пристальным взглядом.

Я отворачиваясь, разглядывая перила лестницы. В древесине множество глубоких борозд, как будто кто-то царапал ее когтями. Кто-то пытался скрыть это несколькими слоями блестящей краски, но царапины все равно остались.

За последние несколько дней я еще немного почитала о доме Вестерфельдов, пытаясь соединить воедино то, что вымысел, а что реальность. Выяснилось, что Антон Лавей, основатель Церкви Сатаны, часто бывал здесь, и до своего обращения в сатанизм он был укротителем львов и держал в доме львенка. Он также проводил сатанинские ритуалы в бальном зале, предполагаю в «Темных глазах».

От этого страшнее больше, чем от факта, что это полноценное логово вампиров.

— Это лев сделал? — спрашиваю я его, указывая на нижнюю часть перил.

Эзра удивленно смотрит на меня.

— Лев? Нет. Это был Солон.

Мой рот открывается. Как, черт возьми, Солон это сделал? У него острые ногти, но уж точно не когтища.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — спрашивает меня Эзра, указывая на множество дверей.

Да. Кровь.

Но мне неудобно говорить ему об этом. Я не хочу упоминать о крови в присутствии других вампиров, и последнее, чего я хочу, — это чтобы он предложил себя, несмотря на мой голод.

— Нет, спасибо, — говорю я ему, направляясь в комнату, Эзра следует прямо за моей спиной. Я чувствую его застывший взгляд на своем плече, практически чувствую запах похоти и желания, волнами исходящие от него.

Мы входим в большую библиотеку, великолепное помещение, заполненное книгами от пола до потолка, сплошные стеллажи из тикового дерева, старинные люстры, свисающие с позолоченного потолка, но трудно сосредоточиться на этом, когда все, что я чувствую, — это голод Эзры.

Он кладет руку мне на плечо, и я задыхаюсь от прикосновения, замирая на месте. Страх затопляет все мои чувства, вызывая панику, а рубин в моем ожерелье начинает гореть на груди.

— Пожалуйста, убери свою руку, — раздается позади нас тихий, но смертоносный голос Абсолона.

Эзра колеблется, затем убирает ее. Я вздыхаю с облегчением, оборачиваюсь и вижу Солона, прислонившегося к дверному проему, в черных брюках, бордовой рубашке, рукава которой закатаны до локтей.

Но, несмотря на непринужденную позу, в его глазах светится убийственная самоуверенность хладнокровного убийцы.

Эзра поднимает ладони, проходя мимо него.

— Не волнуйся, мне бы и в голову не пришло причинить вред твоей любимой протеже.

Я знаю, Эзра говорил с сарказмом, но слово «любимой» глубоко меня задело. На мгновение я задаюсь вопросом, каково это — обладать любовью этого мужчины, если он вообще способен на это. Наверняка вампиры влюбляются, да?

«Тебе то какое дело», — ругаю я себя, желая, чтобы бабочки в животе успокоились.

Эзра поднимается обратно по лестнице, а Солон следит за каждым его движением. Наконец, он отходит от двери и направляется ко мне.

— Ты пришла, — замечает Солон, указывая на синий бархатный диван позади меня. — Присаживайся.

Я не двигаюсь.

— Я пришла забрать свою сумочку.

В его глазах появляется затуманенный взгляд.

— Ты здесь не за этим.

— Думаешь, я пришла делать тебе предложение?

Его брови поднимаются вверх.

— Я так не думал, — затем улыбается. — А вот теперь да.

Я хмуро смотрю на него, когда он делает несколько шагов ко мне, его взгляд скользит по каждому дюйму моего тела.

— Тебе действительно стоит присесть, — говорит он. — У тебя усталый вид. Вампиры редко выглядят уставшими.

Затем он поворачивается и садится в кожаное кресло напротив меня. Неохотно я сажусь на диван, испытывая одновременно облегчение и разочарование от того, что между нами существует некоторая дистанция, в отличие от того раза, когда я видела его в последний раз.

— Тебе не следовало появляться на нашей встрече с подругой, — говорю я ему, все еще злясь.

— Я же говорил, — спокойно говорит он. — Нужно приглядывать за тобой. Глупо надеяться, что я не наблюдал за тобой последние несколько дней.

Я сглатываю, отводя взгляд на ковер цвета индиго, пытаясь сосредоточиться на узорах на нем.

— У тебя должны быть дела поважнее.

— Я сам решаю, как проводить свое время, лунный свет. Когда впереди вечность, время, как правило, теряет всякий смысл.

Я смотрю на него, в очередной раз пораженная его красотой.

— Ты не бессмертен.

— Ты права. Я не бессмертен. Но преуспеваю в жизни.

Я на мгновение задумываюсь над этим.

— И все же ты подвергаешь меня опасности, появляясь здесь.

— Ты сама подвергла себя опасности, покинув отель, — просто отвечает он. — Ты также подвергаешь нас обоих опасности, пытаясь раскрыть, кто мы есть на самом деле.

— Ну, а откуда мне знать, что даже шутить на эту тему нельзя? Здесь нет никакого свода правил.

— Но есть я, — он бросает на меня многозначительный взгляд. — Возможно, тебе следует остаться здесь, а не сидеть одной и незащищенной, иногда в компании беспомощных родителей-ведьм.

— Может быть, оставаться здесь так же опасно.