Черное солнце Афганистана

А Колька Портнов тот шпарит назубок, без осечки-запинки. Когда он умудряется выучивать? И Любка Рогушкина тоже. Всегда оценку лучшую получит.

С Любкой у него вообще отношения давние и сложные. Так уж у них вышло. С самого начала, с первого класса. Санька, если честно признаться, на девчонок никакого внимания не обращал. Хватало по самое горло того, что, была Наташка, младшая сестренка, за которой приходилось ухаживать чуть не с самых пеленок, то развлекая, то за ней убирая.

В первом классе Любка появилась в класс в новеньком шелковом фартуке. И стала нос задирать. Вот я какая! Беленькая и чистенькая. Не притрагивайтесь ко мне.

На перемене девчонки ее окружили в проходе между партами, восторгались и открыто завидовали, что у них нет такого фартука. Санька морального унижения не выдержал. Решил за весь класс расплатиться с Любкой.

В те года ученики в обязательном порядке приносили в школу свои чернильницы. И ручки были с железным пером. Макаешь перо в чернильницу и выводишь в тетрадке буквы или слова.

Беляк взял свою чернильницу, потряс. Чернил на донышке. На передней парте чуть больше. А на задней много, чернильница почти полная. Санька молча, словно выполняет важное дело, на глазах всего класса взял эту чернильницу, подошел к девчонкам, к фасонистой Любке и, приподняв за край ее белоснежный шелковый фартук, вылил в него все чернила. А потом не спеша поставил чернильницу и с видом человека, исполнившего долг, уселся на свое место.

— А-а-а! — завопила Любка.

Следующий урок был сорван. Учительница Прасковья Петровна, пожилая, хрупкая, только всплеснула руками. За всю ее многолетнюю практику такого не случалось. Были у нее несносные шалуны, были забияки, а тут спокойное и уверенное действие. «Непредсказуемое поведение!» — решила она.

Разразился большой скандал. Санька превратился в знаменитость. Такого еще никто и никогда не вытворял. Мальчишки и девчонки из других классов приходили посмотреть на него.

— Это тот, который?

— Ага!

— Ну, дает!

Дома тоже выдали. По полной программе и еще с довеском. Отцу и матери пришлось извиняться перед родителями Любы и раскошелиться за испорченный фартук.

Санька все стерпел и перенес. В гордом одиночестве. Никто его не понимал. Не со зла же он так натворил? Просто его молодая душа не воспринимала ни бахвальства, ни малейшего морального унижения. Но обо всем этом Санька сказать не мог, а взрослые не понимали того душевного состояния, которое и подтолкнуло его на «подвиг».

Что же касается Любки, то с того самого дня она ничего Саньке не прощала и не прикрывала его шалости, как другие девчонки. Начались их далеко непростые взаимоотношения. Прасковья Петровна специально усадила их за одну парту, как она считала, для «перевоспитания упрямства». Любка, конечно, тайно мстила. То локтем толкнет, то на перемене пихнет в спину, а то на уроке под партой двинет ногой и сразу вопит, опережая действия Саньки:

— Прасковья Петровна, а Беляк опять толкается!

Наказание следовало немедленно.

— Беляк, к доске!

А выход к доске редко заканчивался положительной оценкой…

Но и Санька не оставался в долгу. Не счесть тех ужей, ежей, лягушек и мышей, которых он вылавливал. По их количеству можно определить список сорванных уроков. Приносил в школу и на перемене тайком засовывал в ранец Рогушкиной.

— А-а-а! — вопила Любка, сунув руку в свой ранец за учебником или тетрадкой.

В классе начиналась чехарда. Перепуганная мышь металась между партами, девчонки визжали, мальчишки бросались ловить юркое животное. Саньку Беляка отправляли за родителями. Дома он получал очередную взбучку.

В пятом классе на последней перемене Любка вместе с Лехой Мосалевым очень обидно подшутили над Санькой и бросились наутек по коридору к лестнице. Санька за ними. У двери стояло ведро с грязной водой и тряпкой для мытья полов, которые загодя принесла уборщица. Санька, видя, что обидчиков не догонит, выхватил из ведра мокрую тряпку и запустил ее в убегающих.

Люба увернулась, и тряпка полетела со второго этажа вниз.

А в этот самый момент директор школы, в накрахмаленной белой рубахе и при галстуке, важно и чинно поднимался по лестнице. Мокрая половая тряпка шмякнулась ему на лысину, обрызгав лицо и рубаху…

Снова был громкий скандал.

Разбирательство в кабинете директора, вызов родителей, а дома разборка «по полной программе»…

А в конце мая, в последний школьный день, на уроке географии Санька снова учудил. За распахнутыми окнами буйствовало наступающее лето. Солнце припекало. Многие ученики боролись со сном. Тишину нарушал монотонный голос Анны Ивановны, которая рассказывала и одновременно что-то писала на доске. До конца урока было еще далеко.

— Сань, как солнце припекает, — тихо сказала Любка.

— Ага, — согласился Санька и вдруг ни с того ни с сего выпалил шепотом: — Хошь, я сейчас сигану в окно?

— Да ты что?

— Думаешь слабо?

— Конечно, слабо!

Беляк перемигнулся с дружками и головой качнул в сторону окна, как бы говоря, может попробуем? Глаза у многих загорелись.