Черное солнце Афганистана

Беляк с нескрываемым удивлением смотрел на офицера, ответственного за полеты, мысленно отмечая про себя, что в авиации порядки жесткие, никому и никаких поблажек нет. Ни звание, ни заслуги в расчет не берутся.

— Разрешите подлет на стоянку? — снова раздался голос Кизякова.

— Не разрешаю! — отчеканил руководитель полетами и жестко добавил. — Запрещаю подлет!

— Понял! — примирительно произнес Кизяков. — Подлет запретили. Тогда я пошел!

— Пешком?

— Да!

— Своим ходом разрешаю! — улыбнулся руководитель полетами.

— Спасибо! — поблагодарил капитан Кизяков. — На стоянку пошел своим ходом!

Никто из присутствующих на командном пункте даже в самых смелых предположениях не мог себе представить истинного смысла этих простых слов.

Но он действительно пошел!

Не капитан Кизяков, а его вертолет.

В самом буквальном смысле. Вертолет, управляемый Кизяковым, ЗАШАГАЛ!

Его лопасти уверенно крутились, поднимая с земли облако пыли. Нос был слегка приподнят, передняя стойка с колесом — в воздухе. Винтокрылая машина шагала на одних задних колесах. Переваливаясь с боку на бок, с колеса на колесо. С правой основной стойки шасси — на левую, с левой — на правую. При каждом новом шаге вертолет каким-то образом удерживал равновесие на одной стойке шасси, на одном колесе.

«Как жирный гусь!» — подумал Александр, вспомнив о том, как в Ломовке, он летними вечерами загонял во двор гусей и уток, и они, вдоволь наплававшись в затоне реки, так же вальяжно и степенно, переваливаясь с боку на бок, шагали домой. Но то были гуси и утки, а сейчас шагала железная махина покрупнее грузовика-самосвала!..

В кинохронике Беляк видел, как на показательных выступления легковушки, слегка завалившись набок, удерживали равновесие и катились на переднем и заднем колесах.

Но легковушки ехали, а вертолет — шагал!

Это был не цирковой трюк высочайшего класса, а демонстрация уникального спортивного мастерства. Умения чувствовать железный организм, знать его возможности и управлять им, властвовать над капризной и своенравной винтокрылой машиной.

Показательное выступление настоящего мастера вертолетного спорта.

Без толпы зрителей и заслуженных аплодисментов.

2

Вечером Александр Беляк лежал на своей кровати и, заложив руки за голову, мысленно возвращался на аэродром, к недавним событиям и переживаниям последних дней.

До отбоя было еще далеко, около двух часов.

Танцевальные вечера, которые командиры разрешали устраивать на баскетбольной площадке, были отменены по причине дисциплинарных нарушений во время самостоятельных полетов. Ведя вертолет, курсанты отклонялись от заданного маршрута и совершали виражи над домами, в которых проживали их девушки. Или низко пролетали над полем, где трудились колхозницы, нагоняя на тех страх гудением двигателей. В общем, совершали, как утверждалось в поступавших от местных властей заявлениях, «воздушное хулиганство».

Разоблачал воздушных хулиганов подполковник Давлетов.

Он был типичным армейским офицером, который в летном училище отвечал за строевую подготовку курсантов и проявлял свою прыткость (особенно над первым курсом), муштруя курсантов на плацу так рьяно, словно строевая подготовка является самой главной дисциплиной в учебной программе. Был Давлетов злобно-памятливым и въедливо-требовательным к подчиненным, но перед начальством угодливо заискивал и выслуживался. Высокой грамотностью Давлетов не отличался, и его высказывания становились своеобразными афоризмами. Он мог, к примеру, сказать перед строем курсантов:

— Товарищи курсанты! Взяли лопаты и копаем от меня и до заката солнца!

Мог нежданно остановить курсанта.

— Курсант Петров!

— Я! — отвечал тот, делая шаг к офицеру.

— Вы куда направляетесь?

— К жене!

— А почему без строя?

Дневальным, которые убирали территорию, подполковник мог с самым серьезным видом задать глупейший вопрос.

— Что это, товарищи курсанты? — и пальцем указать на тень от дерева.

— Тень, товарищ подполковник!

— Немедленно смести!

В Безенчуке Давлетову, по сути, делать было нечего, разве что отрабатывать дежурным офицером по части. Но такая скромная участь его не устраивала. Давлетов проявил инициативу и нашел работу по душе. Вооружившись биноклем, он забирался на стог сена и наблюдал за самостоятельными полетами курсантов, записывая номера тех вертолетов, которые совершали «воздушное хулиганство». Потом докладывал по инстанции. Нарушителей наказывали.

Вот и на сей раз он разоблачил группу курсантов, которые низкими полетами вертолетов разогнали колхозное стадо. В поступившем в училище заявлении от председателя колхоза значилось, что из-за «действий воздушных хулиганов значительно снизился удой молока, что привело к срыву графика поставок молока и молочных продуктов в государственные учреждения».

Виновных курсантов отправили на гауптвахту, а остальных лишили субботнего танцевального вечера на баскетбольной площадке. Дискотека проводились лишь в городе, на огражденной летней танцевальной площадке, около железнодорожной станции, но курсантов в увольнительную не отпускали.

Так печально заканчивался летний субботний вечер.