Черное Солнце. За что убивают Учителей (СИ)

Стараясь как можно аккуратнее выжимать воду из мокрых прядей, Элиар собрал волосы Совершенного в высокий хвост. Пряди падали вниз черными змеями, капли воды срывались с кончиков, словно сверкающие кристаллики хрусталя. Взгляд кочевника невольно соскользнул за ними, и сердце его сжалось: священное тело Красного Феникса было покрыто недопустимыми следами пыток. Повсюду на белой коже расцветали цветочные узоры, причинённые узлами страданий.

Из-за недостатка духовной энергии раны Учителя всё еще не зажили — сине-фиолетовые пятна расползались по запястьям и лодыжкам, как огромные уродливые кляксы. Словно дорогой шелк был разрезан и испорчен никчемным кухонным ножом.

Выждав время, достаточное, чтобы мышцы наставника расслабились, а волосы начали подсыхать, Элиар бережно перенес задремавшего в тепле юношу обратно на кушетку. Промокнув излишнюю влагу, принялся втирать в плечи ароматную субстанцию, стараясь не причинять боль.

Закончив, жрец Черного Солнца осторожно взял в руки узкие белые ступни Первородного и поцеловал их одну за другой — торжественно, как целуют мраморную святыню, безо всякого намека на страсть или непристойность. Прикосновение к священному телу было сродни прикосновению к телу божества. Божества, которого он всё еще не мог постигнуть, но к которому доверчиво стремилась душа.

Низко склонив голову, Великий Иерофант осторожно прижался губами к нанесенным им самим повреждениям.

Кожа Совершенного отдавала винной сладостью.

Глава 10 Дракон поднимает голову. Часть 2

Эпоха Черного Солнца. Год 359. Сезон дождевой воды

Ветер отважно расчесывает длинные ветви ив. День восьмой от пробуждения

Бенну. Цитадель Волчье Логово

*черной тушью*

— Ну и кто разрешил тебе это? — укоризненно вопросил Красный Феникс, машинально кладя царственную длань на макушку выпрямившегося на звук его голоса ученика — так, как любил делать прежде.

Голос наставника окончательно изменился — в него в полной мере вернулись те хорошо знакомые повелительные интонации, что прежде едва только слышались, смутные, как рокот прибоя сквозь сон. Тягучий голос доносился будто из самого прошлого, пробуждая непрошенные воспоминания о давних днях… прошло так много времени, так много всего изменилось. Но вот Учитель снова говорит с ним, как и прежде. Черный жрец до сих пор не мог привыкнуть к этому чуду, к этому сну наяву.

— Простите мне излишнюю вольность, — покладисто извинился Элиар, — ваш ученик преступил границы дозволенного. После стольких лет ожидания я надеялся, мессир не откажет в возможности выказать ему свое почтение.

Влажный белый пар окутывал купальное помещение плотно, словно морской туман. Выражение лица Учителя тоже подернулось дымкой. Великий Иерофант поднял на наставника глаза: на серьезном лице застыло странное выражение, словно многолетняя тревога смешалась со смущением. Здесь было хорошо известное Учителю место из прошлого, хоть и измененное теперь до неузнаваемости. Место, где переборчивый язык Красного Феникса щекотал вкус того же изысканного вина, что и сейчас, когда они с мессиром Игнацием по-братски пили его из кубков, связанных, словно струйкой крови, темно-красной тесьмой вечного союза вассала и сюзерена. Тогда Бенну только-только выползал из пеленок, а храм Полудня не претендовал на статус Великой базилики, — дни текли беззаботно, полные удовольствий. Но время — время было уже не то. Да и место, что уж греха таить, теперь не узнать: бывшая Янтарная цитадель превратилась в Волчье Логово, оплот Затмившегося Солнца. Всё это совершенно не понравится Учителю.

— Мой маленький волчонок совсем отбился от рук, — рассмеялся Элирий, равнодушно отталкивая поддерживающие правую ступню заботливые ладони ученика, — и забыл, какая большая честь — припасть к стопам Красного Феникса. Редкий человек настолько удачлив для этого.

Это правда. Даже вода, в которую ступал Красный Феникс Лианора, считалась святой.

В голове Совершенного, должно быть, ярко горел образ не сформировавшегося еще подростка из тех крох воспоминаний, что вернулись к нему, и тот давний образ бывший верховный жрец невольно проецировал на полного достоинства статусного мужчину, что был сейчас перед ним. Сосредоточившись на приятных ощущениях, великий заклинатель забылся и помимо воли начал разговаривать в вальяжном и строгом тоне, присущем ему в те годы, когда Второй ученик был совсем юн, а сам он — абсолютно несносен.

Увы, ничего уже не может быть так, как в воспоминаниях… ничего не может и никогда не будет прежним.

Однако понемногу взгляд кочевника смягчился, хотя на дне золотых глаз по-прежнему таилась печаль. Учитель не помнит иного, кроме как тех беспечных дней, почему бы не дать ему вкусить их снова? Почему бы не прожить их лучше, чем они были?