Черное воскресенье

Поздно вечером, накануне матча на Суперкубок, стадион Тулейна был тих и ярко освещен. Казалось, его огромное пространство поглощает все раздающиеся здесь негромкие звуки: обыск все еще продолжался. Под рядами прожекторов клубился туман, наползавший с Миссисипи — река была недалеко, всего около мили от стадиона.

Кабаков и Мошевский стояли на самом верху трибуны, огоньки их сигар мерцали в темноте, заполнявшей ложу для прессы. Оба молчали уже целых полчаса.

— И все-таки они могут пронести ее на стадион, — заговорил наконец Мошевский. — Хотя бы часть. Под одеждой. Если у них не будет при себе оружия или батареек, металлоискатель ничего не покажет.

— Да.

— Даже если их будет только двое, этого хватит, чтобы устроить тут хорошую мясорубку.

Кабаков не ответил.

— И тут уж мы ничего поделать не можем, — заключил Мошевский.

Кабаков сердито запыхтел сигарой, и она замерцала ярче. Мошевский решил, что ему лучше помолчать.

— Мне надо, чтобы завтра ты присоединился к резервной группе на западной стороне стадиона, — сказал Кабаков. — Я уже говорил с Ренфро. Они тебя ждут.

— Есть, сэр.

— Если террористы явятся на грузовике, быстро прыгай через задний борт и вырви детонаторы. В каждом отряде есть человек, которому поручено это дело, но ты лучше сам об этом позаботься.

— Если грузовик крытый и сзади у него брезент, может, имеет смысл пробиться сбоку. К заднему борту может быть подсоединена граната.

Кабаков кивнул.

— Скажи это главному в группе, как только группа построится. Рэчел выпускает для тебя швы в летной бронекуртке. Я эти куртки тоже терпеть не могу, но хочу, чтобы ты ее надел. Если начнется стрельба, тебе лучше не отличаться от остальных ребят.

— Есть, сэр.

— Корли за тобой заедет в восемь сорок пять. Если ты после часа задержишься в ночном клубе «Хотси-Тотси», я об этом узнаю.

— Так точно, сэр.

Полночь в Новом Орлеане. Свет неоновых огней расплывается в пропитанном туманом воздухе. Дирижабль компании «Олдрич» завис над мостом Миссисипи-Ривер, высоко над туманом. У приборной доски — Фарли. Огромные светящиеся буквы струятся вниз по бокам воздушного корабля: «НАМ НЕ ДОЛЖНО ЗАБЫВАТЬ ВЕТЕРАНОВ НАНИМАТЬ».

В отеле «Фэрмонт», в номере двумя этажами выше номера Фарли, Далия Айад стряхнула термометр и вставила его Майклу за щеку. Майкл был совершенно вымотан после переезда из Нью-Джерси в Новый Орлеан. Чтобы избежать посадки в Международном аэропорту, где Далию могли узнать, они летели до Батон-Ружа, а оттуда в Новый Орлеан ехали на взятой напрокат машине: Далия — за рулем, а Ландер — распростершись на заднем сиденье. Теперь он был бледен, но взгляд у него был ясный, глаза блестели. Далия проверила показания термометра.

— Нормальная.

— Лучше бы тебе грузовик проверить, — сказал Ландер. — Поезжай-ка туда.

— Он либо на месте, либо его там нет, Майкл. Если тебе надо, чтобы я его проверила, я поеду. Но чем меньше я буду показываться на улице, тем…

— Ты права. Он либо на месте, либо его там нет. А как моя форма — в порядке?

— Я уже повесила ее в шкаф. Смотрится прекрасно.

Далия заказала в номер горячего молока и дала его Ландеру с легким снотворным. Через полчаса Майкл уже спал. Но Далия Айад не спала. Ландер так слаб, что завтра ей нужно будет лететь для «захода на цель» вместе с ним, хотя в таком случае, возможно, придется оставить часть бомбы на земле. Она сумеет помочь Ландеру управиться со штурвалом высоты и с детонаторами. Это совершенно необходимо.

Понимая, что завтра она умрет, Далия тихо плакала целых полчаса — от жалости к себе. А потом сознательно стала вызывать в памяти горькие картины своего детства в лагере палестинских беженцев. Она снова вспоминала мучения матери в последние часы перед смертью: исхудавшая женщина, старуха в свои тридцать пять лет, корчилась от боли в драной палатке. Далия тогда была десятилетней девчонкой, и единственное, чем она могла помочь матери, — это отгонять мух с ее лица. Сколько же они выстрадали! Ее собственная жизнь ничего не стоит — абсолютно ничего. Скоро Далия успокоилась. Но заснуть так и не смогла.

В отеле «Ройал Орлеан» Рэчел Баумэн, сидя перед зеркалом, расчесывала волосы. Кабаков, лежа в постели, курил и смотрел на Рэчел. Он любил смотреть, как мерцают блики света на ее волосах, когда она их расчесывает. Он любил смотреть, как возникают на ее обнаженной спине впадинки, когда она, прогибаясь в талии, откидывает назад голову и встряхивает волосами так, что они рассыпаются по плечам.

— Сколько времени ты пробудешь здесь после завтрашнего матча, Давид? — спросила Рэчел. Ее глаза следили за ним из зеркала.

— Пока не отыщем взрывчатку.

— А как же те двое, которые остались? Как будет с той женщиной и американцем?

— Не знаю. Женщину они рано или поздно поймают. Без взрывчатки она мало что сможет сделать. Когда мы найдем взрывчатку, мне придется забрать Фазиля в Израиль, чтобы он предстал перед судом за Мюнхен.

Ее глаза больше не смотрели на него из зеркала.

— Рэчел?

— Да?