Черное воскресенье

Женщина бормотала молитву, перебирая четки толстыми коричневыми пальцами. Полицейский потер шею пониже затылка. Лицо у него было широкое, в шрамах. Женщина покачнулась и прислонилась к Далии.

— Хм. А фамилия ваша как?

— Доктор Видзини.

— Ну ладно, доктор. — И он всем своим весом надавил на дверь. Холодный воздух — прямо в лицо. Тротуар и мостовая — в красных отблесках огней полицейской машины. Бежать нельзя: всюду полиция.

— Дышите поглубже, — сказала Далия.

Женщина подняла голову. Рядом остановилась желтая машина — такси. Выскочил молодой врач-практикант. Далия махнула таксисту и остановила практиканта.

— Вы ведь в больницу?

— Ага.

— Вы не проводите эту женщину назад, в отделение? Спасибо!

Через несколько кварталов, на Гованус-паркуэй, Далия перевела дух, устроилась поудобнее на мягком сиденье такси, закрыла глаза и сказала сама себе: «А знаешь, ведь тебе и вправду жаль эту женщину».

Полицейский Джон Салливэн, однако, не был «дохлым» — пока еще, хотя был очень близок к тому. Его напарник, упав на колени в лифте, прижал ухо к его груди и услышал неровное биение — не биение, слабый шорох в глубине грудной клетки. Он оттащил Салливэна от стенки и уложил на пол лифта. Двери чуть было не закрылись, но полицейский придержал их сапогом. Эмма Райан не зря получила должность старшей сестры: ее рука в старческой гречке мгновенно протянулась к кнопке «Стоп» и отключила лифт. Крикнув, чтобы вызвали бригаду травматологов, Эмма Райан опустилась на колени у распростертого на полу Салливэна, не спуская с него серых внимательных глаз. Сутулая спина ее то наклонялась, то поднималась — старшая сестра проводила наружный массаж сердца. Напарник Салливэна, приникнув к его губам, делал ему искусственное дыхание изо рта в рот. Потом напарника сменила санитарка, дав ему возможность объявить по рации тревогу. Но время — драгоценные секунды — было уже потеряно.

Появилась медсестра с носилками на колесиках. Все вместе они подняли тяжелое тело — Эмма Райан помогала с удивительной для ее возраста ловкостью и силой. Она вытащила иглу из шеи полицейского и передала ее сестре. Игла проколола кожу насквозь, оставив на шее два красных отверстия — словно укус змеи. Часть раствора пролилась, когда кончик иглы вышел наружу, струйкой стекла по стене лифта и лужицей осталась на полу.

— Найди доктора Филда, отдай ему иглу, — резко скомандовала сестре Эмма Райан. Потом другой сестре: — Возьми кровь на анализ, пока мы его катим. Пошли!

Меньше чем через минуту Салливэн был подключен к машине «сердце — легкие» в отделении интенсивной терапии. Над ним склонился доктор Филд. Получив результаты анализов крови и мочи, вооружившись целой батареей противоядий и других средств, Филд принялся за работу. Салливэн выживет. Будет сделано все, чтобы он выжил.

Глава 13

Попытка совершить покушение на нью-йоркского полицейского имеет обычно тот же эффект, что попытка приложить горящий кончик сигареты к коже анаконды. Самые высшие эшелоны власти Нью-Йорке неожиданно приходят в неописуемый гнев. В погоне за убийцей они не остановятся ни за что и никогда, никогда не простят и никогда не забудут.

Удавшееся покушение на Кабакова, при том что оно повлекло бы за собой дипломатический конфликт и взбучку от министра юстиции, закончилось бы пресс-конференциями у мэра Нью-Йорка, у комиссара городской полиции да еще заявлениями в прессе и речами представителей бруклинских властей. Человек двадцать — тридцать были бы брошены на розыски убийцы, и дело мало-помалу заглохло бы.

Но тут кто-то осмелился ввести иглу в шею полицейского Джона Салливэна. Тридцать тысяч полицейских в пяти районах Нью-Йорка были готовы взяться за дело.

Кабаков вопреки всем увещеваниям Рэчел Баумэн покинул постель, предоставленную ему в свободной спальне ее квартиры, и отправился к постели пострадавшего. Он явился к нему в полдень, на следующий же день после покушения. Кабаков больше не испытывал гнева и сумел сладить с отчаянием. Салливэн уже настолько пришел в себя, что мог поработать с композиционным портретом, тем более что он ведь видел эту женщину при ярком свете, и анфас, и в профиль. При помощи больничного художника Кабаков, Салливэн и охранник составили портрет-робот, весьма близко походивший на Далию Айад. Когда подошло время заступать на смену в пятнадцать часов, каждый патрульный полицейский и каждый детектив Нью-Йорка получил экземпляр фоторобота. Дневной выпуск «Дейли ньюс» поместил его на второй полосе.

Шестеро полицейских в отделе идентификации и четверо клерков Службы иммиграции и натурализации — каждый с фотороботом в руках — взялись за регистрационные списки иностранцев-арабов, проживающих на территории США.

О том, что происшествие в больнице было как-то связано с пребыванием там Кабакова, знали только старшая сестра Эмма Райан, сотрудники ФБР, занимавшиеся этим делом, и самые высшие чины в нью-йоркском департаменте полиции. Эмма Райан умела держать язык за зубами.