Черное знамя

Ответить на этот оказалось легко, Олег еще раз продемонстрировал образец, пояснил кое-что, и турок вроде бы понял. Но вот когда озвучили второй, он смог лишь хмыкнуть и недоуменно почесать в затылке — что можно сказать человеку, который интересуется будущим родного города?

Понятно, для этого Хасана статский советник министерства мировоззрения — высокое начальство, причастное к большой политике и, вполне возможно, способное как-то повлиять на решение первых лиц империи.

Даже не просто начальства, а символ государства, его воплощение в одном лице.

«В какой-то степени каждый человек есть отражение своей страны, крохотное зеркало, вмещающее часть исполинского целого, — думал Олег, глядя в настороженное лицо Хасана, в полные тревоги черные глаза и подбирая слова для ответа. — Все вместе мы его и составляем. Миллионы хаотически движущихся кусочков, и вроде бы упорядоченное единство — парадокс».

— Не знаю, и не могу знать, — произнес он, наконец. — Все решится в ближайшие дни. Переговоры в Анкаре идут, отказаться от присутствия в окрестностях Стамбула мы не можем по военно-политическим соображениям, но посягать на вашу свободу и независимость никто не собирается.

Энвер заговорил, куда более эмоционально, чем Олег.

Хасан кивнул и, поклонившись, зашагал к выходу.

— Поехали, — сказал переводчик. — А то у Абдуллаха-эфенди все ишкембе-чорбасы съедят…

— Это было бы катастрофой, — признал Олег.

Все дни, проведенные в Стамбуле, он обедал и ужинал в одном и том же ресторане, расположенном в округе Эминеню, на другой стороне Золотого Рога, неподалеку от Большого Базара… перепробовал массу блюд, а к острому супу из рубленых потрохов успел даже пристраститься.

У выхода из здания их ждал извозчик, седобородый и важный, как мулла.

Он тряхнул поводьями, воскликнул что-то вроде «аш-шайтан!», и подковы зацокали по брусчатке проспекта Истикляль, если переводить на русский, то Независимости. Проплыла мимо англиканская церковь, потянулись узкие, спускающиеся вниз улочки Галаты, древнего генуэзского квартала, где во времена владычества османов разрешалось селиться европейцам.

Осталась в стороне башня того же имени, затем впереди появился мост через Золотой Рог.

— Ах, красавцы! — воскликнул Энвер, когда они оказались над водой, и Олег не сразу понял, к чему это.

Но переводчик махнул рукой, и стало ясно, что смотрит он на в сторону Босфора — там, разрезая могучим форштевнем серые волны, шел огромный военный корабль, ощетинившийся жерлами пушек, дальше виднелось несколько судов поменьше, и свежий ветер трепал черные флаги с белым трезубцем.

— «Мухали», ээээ… — прочитал переводчик, зрение у которого было не хуже орлиного. — Кто это?

— Один из первых сподвижников Чингисхана, завоеватель Китая, его правитель-наместник, — ответил Олег.

Судя по названию, из Черного моря в Эгейское направлялся линкор из новейшей серии.

И один взгляд на его величественный силуэт поднимал в сердце волну торжествующей гордости — вроде бы не так давно, каких-то десять лет назад никто не считался с Россией, многие полагали, что как политическая и военная сила она перестала существовать, зато теперь ее не просто уважают, а еще и боятся!

Черное-бело-золотое знамя внушает страх половине мира!

Еще бы — бескровное «воссоединение» с Украиной, победа над Японией, не особенно яркая, но неожиданная для всех, вторая германская, окончившаяся развалом Австро-Венгрии, и третья германская тридцать пятого — тридцать шестого, настоящий триумф и в Азии, и в Европе, молниеносное наступление, с одной стороны сбросившее японцев с материка, а с другой окончившееся в предместьях Берлина.

И теперь русские части стоят на берегах Хуанхэ и в Словакии, военные базы появились на Адриатике и Индийском океане… Кстати, где-то в Иране несет службу Кирилл, выпущенный из военного училища подпоручиком в Несвижский гренадерский полк.

При воспоминании о сыне Олег испытал новый прилив гордости.

Затем из памяти непонятно почему начали всплывать эпизоды командировки в Силезию во время прошлой войны — фотокорреспондент снимает бойцов за чтением газет, пересаживает их так и эдак, перевешивает каски с одного на другого, заставляет брать в руки винтовки, по всякому поворачиваться, и пехотинцы сносят все это с необычайным терпением; тянущаяся по дороге колонна, плюхают по грязи лошади, ревут моторами грузовики, у запасливых артиллеристов на лафетах чего только нет, вон целая коровья туша, вон выводок связанных за шеи гусей, что метут лапами землю; город, что издалека выглядит целым, видны дома, костелы, ратуша, но когда подъедешь, становится понятно, что все дотла разрушено — каждое здание можно сравнить с решетом, в них пробоины, большие и малые, от снарядов всех калибров, на улицах валяются искалеченные машины и убитые люди, в воронок столько, что «НАЗ» то и дело подбрасывает…

Да, немцы там бились отчаянно, но переломить ход войны не смогли.