Черное знамя

Да, этот парень понимал, в чьих руках теперь сила и власть.

Олег слышал от приятелей в аппарате партии, что ранней весной этого года началось стремительное разбухание ПНР — сомневающиеся, колеблющиеся, не определившиеся до конца и просто приспособленцы, все дружно уверились, что Огневский прочно сидит на своем месте, и что страной управляет больше он, чем престарелый президент, и стройными рядами, толкаясь локтями, бросились вступать.

Это выглядело с одной стороны радостно, а с другой — немного противно и тревожно.

Если раньше, встретив товарища по партии, ты был уверен, что перед тобой — идейный, проверенный годами испытаний боец, то сейчас билет и значок ПНР не значили ничего, ими мог обзавестись кто угодно.

Оставалась довольно слабая надежда, что всю эту серую массу удастся перевоспитать усилиями того же ведомства Штилера.

— Зачееем разгоняяять? — протянул Паук, глядя на толпу с тем выражением, с каким волк смотрит на встреченного в лесу козленка. — Люди пришли сюда по доброй воле… порадуем их!

Он развернулся и зашагал обратно, а через мгновение вскочил на подножку автомобиля.

— Что он собирается делать? — спросил Тараканов, явно испытавший облегчение, когда начальство несколько удалилось.

— Говорить, — отозвался Олег.

Большеголовый и сутулый, с ранней сединой в волосах, министр выглядел много старше своих тридцати двух, порой его можно было принять за шестидесятилетнего, и тем больше поражала бешеная энергия, неведомо откуда появлявшаяся в этом хилом теле, когда Штилер оказывался в роли оратора.

Нет, он не рвался на трибуну, предпочитал оставаться в тени, но когда нужно, умел выступить не хуже Огневского.

— Свободные граждане великой России! — прогремел над переулком мощный голос, принадлежавший вроде бы уже не Пауку, и толпа затихла. — Посмотрите вот туда! Посмотрите!

В изящном жесте взлетела рука, указывая на здание Союза Русского Народа, с выбитыми стеклами выглядевшее довольно жалко.

— Что вы видите? Логово врагов, раздавленный гнойник на здоровой коже народа! — министр нагнетал эмоции, и только Олег, наверное, понимал, что эти эмоции не являются истинными, что они базируются на тонком расчете, на выверенном балансе интонации и точно подобранных словах.

Штилер, сам, если судить по фамилии, вряд ли принадлежавший к коренной национальности, принялся петь дифирамбы русским, искусно вплетая в свою речь мысль, что не всякий патриотизм является истинным, и что некоторые, называющие себя патриотами, на самом деле слуги романо-германского шовинизма…

И когда он картинно вопросил «С кем вы, с нами или с ними?», толпа зашлась в экстазе.

— С вами! Слава! Ура! Дави черносотенных! — завопили сразу в нескольких местах.

Олег в этот момент испытал гордость и восхищение — большая честь работать с этим великим человеком, настоящим мастером, в руках которого человеческие души что мягкая глина. Впечатление не испортило даже то, что на лице спрыгнувшего с подножки министра на миг возникла презрительная гримаса.

— Ну, как это было? — небрежно поинтересовался Штилер, возвращаясь к крыльцу.

— Хорошо, — сказал Олег, зная, что открытой, совсем уж грубой лести Паук не оценит.

— Великолепно! Великолепно! — зашелся в восторге полицейский поручик.

— Лучше и невозможно, — подвел итог сотник Тараканов.

— Нууу, я в себе и не сомневался, — проговорил министр. — Завтра жду соображееений. Возможные варианты, как мы можем все это описать и использовать…

Олег кивнул, стараясь выдавить хоть каплю воодушевления.

Выходит, он должен либо возвращаться отсюда в контору и сидеть там допоздна, либо прибыть на работу пораньше, и это в субботу… Анна будет недовольна, и это еще мягко сказано, придется в очередной раз убеждать ее, что это в последний раз, что в конечном итоге, это его долг!

Перед партией, народом и страной!

Под хмурым небом осени. 6

2 октября 1938 г.

Нижний Новгород

Кириченко ждал в вестибюле, сидел в кресле напротив стойки портье и читал «Империю».

Олег увидел его еще с лестницы, на миг возникло малодушное желание остановиться, вернуться в обманчивое уединение гостиничного номера, запереть дверь и никогда больше не выходить…

Вчера он опозорился по полной программе.

Упал в обморок прямо в ГЖУ, во время допроса, и не важно, что виной всему был жуткий приступ головной боли — местные «опричники» по этому поводу не в курсе, они, в отличие от Ованесяна и Голубова не читали медицинское заключение на приписанного к специальной рабочей группе статского советника.

Для них он теперь слабак, штатский неженка, человек низшего сорта…

Проклятье, проклятье, проклятье!

Олег невольно замедлил шаг, прикусил губу, но не остановился, двинулся дальше вниз — нет, в номере не отсидеться, он должен испить эту чашу до дна, пройти свой крестный путь, доказать всем, и себе, и высокомерному темнику, что он полноценный человек, что он чего-то еще стоит в этой жизни.