Черное знамя

О лагерях Олег знал, о них знала все страна, их существование не скрывали, и в некоторые, например расположенный под Москвой «Ивановка-22» или в казанский «Торфяное-07» порой водили иностранных журналистов, тщательно отобранных, само собой, чтобы показать, как там с помощью труда перевоспитываются «враги народа и государства».

Вот только об «Оранках-74» он до сегодняшнего дня не слышал, и вряд ли они принадлежали к числу выставочных заведений.

— Добыть разрешение на посещение было непросто, — Кириченко продолжал болтать. — Лагеря — это вотчина Омельянчука, так что пришлось звонить самому Голубову, чтобы вопрос решить.

Да, начальник административно-хозяйственного управления НД, вождь экономики «опричнины», упрямый хитрый хохол не терпел, когда кто-то самовольно посягал на область его ответственности, и если и боялся кого, так разве самого Огневского, ну и может быть, Хана.

— Да, Павлов кое-что сказал, но вот только… — тысячник закряхтел. — Ума ни приложу. Откуда он сумел этот ножик достать? В камеру имеют доступ только наши, и для чего кто-то будет помогать подозреваемому сводить счеты с жизнью? Глупо, оно того не стоит…

Надо же, инженер сумел обмануть охрану и ускользнуть от допросов туда, куда не дотянутся лапы «опричников». Но как он это сделал?.. укрыть что-то при том обыске, что учиняют жандармы, невозможно, они и в рот тебе залезут и в прочие отверстия, и одежду по швам прощупают…

Странно.

Мелькнули трубы построенного на окраине завода, Арзамасский проспект превратился в шоссе того же имени, потянулись угрюмые, окруженные грязью и лужами бараки, где наверняка жили привезенные из деревень рабочие, а затем Нижний Новгород остался позади.

— …Проферансов этот — интересный персонаж, — рассказывал Кириченко. — Осужден. Причем дело идеологическое, но на всех допросах ухитрился промолчать о том, что причастен к какому-то тайному ордену, а ведь у нас на допросах ничего не утаивают…

«Это точно, — подумал Олег. — В руках жандармов и немой заговорит».

Машина мчалась по пустынной дороге, за обочинами простирались голые, черные поля, дальше виднелся лес, безрадостный, растопыривший крючья голых ветвей. Из динамика включенного водителем радио Утесов пел про утомленное солнце, что прощалось с морем, а вокруг ветер гонял над черной землей клочья серого тумана, и дождь монотонно барабанил в ветровое стекло.

Где-то через час съехали с трассы, и ход пришлось замедлить — начали попадаться выбоины, трещины в асфальте, настоящие воронки, как от снарядов. Да, этих мест не затронула программа дорожного строительства, громогласно провозглашенная вождем и премьер-министром на Великом Курултае, что прошел четыре года назад на территории бывшей Монголии.

Очередной поворот, еще один, справа открылась вырубка.

— О, это что еще? — бросил Кириченко, и Олег понял, что навстречу им движутся две запряженные людьми телеги.

Подъехали ближе, стало видно, что «конями» работают изможденные мужики в черно-белых полосатых одеяниях. Около дюжины тянули за постромки, еще по несколько толкали сзади, а с боков шагали охранники в серых шинелях, размахивали нагайками вроде той, что так любил таскать Голубов.

Но на них Олег не смотрел, его взгляд притянуло то, что лежало на телегах.

Через борта свешивались худые грязные ноги, руки, головы, похожие на обтянутые кожей черепа.

— А ну останови, — велел Кириченко, и когда автомобиль притормозил, открыл дверцу.

Внутрь машины ворвался промозглый холод, туман и ветер, и Олегу показалось, что он ощутил запах мертвечины, разлагающейся плоти… хотя этого не могло быть, тела выглядели свежими!

При виде начальства обладатели серых шинелей вытянулись, телеги замерли.

— Что тут у вас такое? — спросил Кириченко.

— Везем хоронить умерших, ваше высокоблагородие! — отозвался рыжий мордастый охранник.

— Это что, у вас каждый день столько дохнет?

— Никак нет, — рыжий осклабился, показав гнилые зубы. — Сегодня ночью эшелон пришел. Привезли к нам разных тут… Ну и по обыкновению, тех, кто для работы годен, мы оставили, негодных же в расход пустили, все равно они тут и недели не протянут, доходяги…

— Понятно. Ну, продолжайте, — и тысячник сел обратно в машину.

Охранники замахали нагайками, запряженный в переднюю телегу высокий мужик получил по спине, но не сдвинулся с места, упал на колени, а затем и вовсе рухнул лицом в дорожную грязь. К нему подскочили сразу двое в серых шинелях, заорали, начали пинать, рыжий потащил из кобуры револьвер.

Олег закрыл глаза, но даже под опущенными веками остались разноцветные пятна — квадратные нашивки на груди, единственный яркий элемент в одежде заключенных, розовые, синие, зеленые, фиолетовые…

— Что это обозначает? — спросил он, борясь с накатывающей волнами дрожью.

Неужели температура… он простудился?

Нет, просто отвращение переполнило душу, достигло такой силы, что начало проявляться телесно.

— Что именно? — уточнил Кириченко. — А, нашивки? Опознавательные знаки для охраны. Чтобы сразу было видно, с кем имеют дело: красный — коммунист, желтый — эсер, голубой — гомосексуалист, ну и так далее, всех я не помню.