Черное знамя

Никогда не верил ни в колдунов, ни в чудеса, но в этом старике было нечто такое, что заставляло вспомнить слова Кириченко о «подготовленных магах», и отнестись к этим словам серьезно… хотя нет, разве приличный чародей дал бы себя поймать и засадить в какую-то «Монастырку»?

— Я постараюсь вам помочь, — сказал Проферансов. — Это все нужно остановить.

— Вот и отлично, — тысячник перевел взгляд на коменданта. — Мы его забираем?

Тот кивнул:

— Присылайте машину. Бумаги в порядке, — тут Дериев повысил голос. — Эй, сотник! Забирайте его и подготовьте к транспортировке!

Проферансова увели, и комендант перевел взгляд на Олега.

— Ну что, я отдал приказ свободным от дежурств собраться на втором этаже, — сказал он. — Там у нас что-то вроде клуба. Вы готовы?

— Да.

Отказываться поздно, да и стыдно будет вот так отступить.

— Тогда прошу за мной.

«Клубом» называли просторную комнату с книжным стеллажом у одной стены, с трибуной на возвышении вроде сцены у другой. На выстроенных в ряды стульях сидели, болтая и смеясь, «опричники» в чинах от прапорщика и выше.

При виде начальства они дружно вскочили, отдали честь.

— Вольно! — скомандовал Дериев. — А ну, сейчас статский советник Одинцов побеседует с вами, расскажет о том, как смотрит на данный момент министерство мировоззрения и партия, чьим боевым передовым отрядом является Народная дружина… В бою легко увлечься, потеряться, забыть, ради чего мы сражаемся, и вам полезно будет вспомнить, почему мы тут.

Комендант мог вполне сам выступать в роли пропагандиста.

«О чем говорить?» — думал Олег, шагая к трибуне, и исподтишка разглядывая лица слушателей, молодые и чистые, со спокойными глазами, в которых можно прочесть только уверенность в своей правоте.

Как легко быть нерассуждающим автоматом, механизмом, лишь исполняющим приказы… он ощутил укол зависти, а затем стыд.

Когда-то еще не статский советник Одинцов был таким, разве что ему не приходилось избивать людей с помощью кулаков, он проделывал нечто подобное с помощью специально подобранных слов… но какая разница?

Синяки на мозге не заметны внешне, но зато и проходят они дольше.

— Добрый день, — сказал Олег, растягивая губы, чтобы изобразить располагающую улыбку. — Все вы прекрасно знаете, что идет война, и идет она не только там, где рвутся снаряды и ревут моторами танки…

Да, это должно быть им понятно, этим «опричникам», что считают себя солдатами…

Пока аудитория воодушевления не показывала, интереса во взглядах не было.

— Война идет всюду, где сталкиваются идеи, где сталкиваются миры, романо-германский с его культурой, что есть историческая патология, тупиковый путь дегенерации и упадка, и евразийский, молодой и активный, и война эта будет беспощадной, в ней не будет места жалости и сомнениям!

«Боже, что я говорю?» — подумал Олег, ужасаясь.

Чужие слова звенели в голове, отражаясь от стенок черепа, потоком лились с языка, он был не в силах удержать их напор, как прорванная плотина не в состоянии справиться с наводнением… он мог лишь жонглировать цитатами, связывать их в логические конструкции, приводить примеры, говорить, говорить…

И ненавидеть себя за это.

— …в такую эпоху не существует ни правосудия, ни закона, кроме закона силы, что является неотъемлемой частью кровных связей и единства народа!

— Историческая задача — занять весь континент Евразия, подарить свободу братским народам на всем ее протяжении от Адриатического моря до Желтого, от Аляски до Египта!

Хотел быть бездумным автоматом, вот и изображай из себя живой громкоговоритель, «морду Штилера»! Рассказывай, рассказывай им то, во что сам давно не веришь, во что ты просто не в силах более верить!

Доказывай, что ты чего-то стоишь!

Но не таким же путем… ведь должен быть другой!

— Победить мы сможем, только произведя коренной переворот в своем сознании, в своих методах оценки жизни, и построив новое, покоящееся на евразийских предпосылках мировоззрение!

Да, под конец Олег загнул немного лишнего, слишком ушел в теорию, но слушали «опричники» к этому моменту с настоящим интересом, и когда он сошел с трибуны, то был награжден вполне настоящими, живыми аплодисментами… хотя он предпочел бы молчание и презрительные плевки.

Прекрасным майским днем… 6

21 мая 1932 г.

Казань

Олег ждал в прихожей, меряя ее нетерпеливыми шагами.

Десять в одну сторону, от двери к большому зеркалу в позолоченной раме, и десять обратно, мимо шкафчика для обуви, мимо длинной вешалки темного дерева, закрепленной немного криво…

С самого первого дня, как они появились в этой квартире, а произошло это не так давно, в январе, он хотел перевесить ее, но так и не нашел времени — работа, работа, постоянная работа, с которой приходишь выжатым, как лимон, и силы остаются лишь на то, чтобы поесть и завалиться спать.

А наследующий день то же самое… и опять… и опять…