Черного нет и не будет

Лидер «Качучас», безусловно, Алехандро. Когда она очнулась после Аварии, первая ее мысль была о нем: где он, сильно ли пострадал? Лишь позже у нее в голове всплывут картинки ужаса, творившегося при столкновении, и его лицо, когда он взял ее на руки. Но вначале, оцепеневшая, она ничего не помнила, мозг потерял самообладание. Ее успокаивали: с ним все хорошо, отделался ушибами, уже дома. «И как такое возможно: прижавшись друг к другу, ехали в одном автобусе, напоролись на этот чертов трамвай и так по-разному отделались?» – иногда с горечью думала она. Превратности судьбы.

Старшая сестра Матита навещала ее в больнице каждый день. Ну и забавная же она, эта Матита. Заходила в палату и шутила во весь голос, ее утешающая грудь была такой большой, что Фрида могла положить на нее подбородок, лицо – точно лужа, покрытая рябью, если быть точнее – запутанный клубок, не увидишь на нем ни единой прямой линии; преподнося свое уродство, словно букет цветов, она приносила корзинки, наполненные до краев пирожками с кабачками, и хоть Фрида не могла попробовать угощение, благодаря аромату она все равно мысленно их жевала. Романтичная Матита, часть семьи, она убежала вслед за возлюбленным, даже не думая об отречении родных. И от нее самой все-таки отреклись.

Она приходила в больницу Красного Креста, садилась рядом с Фридой, вязала и пересказывала все сплетни города: что произошло на рынке, как дети уснули на мессе. Ангел-хранитель, удержавший Фриду над пропастью. Другие сестры тоже заглядывали, особенно часто приходила Кристина, младшая, с которой они были похожи как две капли воды: она притаскивала стул, садилась около Фриды и спала рядом с ней ночами.

Но Матита (на самом деле в честь матери ее назвали Матильдой) бодрствовала днями и ночами, нырнув в обволакивающий, мучительный поток жизни, – Матита, у которой больше нет семьи. Никогда не знаешь заранее, кто подаст тебе руку помощи, когда все летит в тартарары.

Написать письмо – целый подвиг. Болит все, особенно кисть, но так занимаешь голову, и она пишет Алехандро письмо за письмом, полные мольбы. Где ее милый novio? Почему не у изголовья, рядом со своей роковой женщиной, своей раздробленной novio, своей перемолотой в труху невестой? Фрида думает: «Желтый, желтый, желтый». Каждый цвет – это переполняющее ее чувство. Желтый означает что-то плохое. Еще она по чуть-чуть читает, много – Уолта Уитмена; Фрида знает его наизусть. «Что такое человек? и что я? и что вы?»[22]

Когда у нее не остается сил, она просит Матиту почитать ей. Сестра подчиняется и говорит, что совсем не понимает эту жуткую белиберду. А Фрида ей отвечает: «Знаю, я тоже, но иногда что-то улавливаю, так что продолжай».

И Матита продолжает читать для своей крохотной сестренки, разбитой на миллионы кусочков.

Египетский синий

Бирюзовый, завораживающий, устойчивый к выцветанию.

Фрида Кало встала на ноги через три месяца после катастрофы – никто не мог в это поверить. Может быть, кроме нее самой. Похоже, дело тут не столько в науке, сколько в чуде. Матильда, глава семьи и набожная женщина, отправлялась каждый день в церковь с еще большим рвением, крепко держа в руках корзину, наполненную дарами и жестяными milagros[23] в форме сердца, ног и рук. Небеса она отблагодарила щедро. Фрида начала работать: сначала помогала отцу в фотоателье, потом брала подработки там и тут. Она вернула себе Алехандро, но в школу больше не пошла. Хватит с нее учебы.

Фрида мечтала стать врачом. Тем хуже. Она также мечтала быть здоровой. Впрочем, нет, не мечтала: здоровой Фрида когда-то уже была. Ужасно чего-то лишиться и понимать, что не ценил простые радости. Ее судьба разделилась на до и после, и сама она стала другой, даже и думать не хочет о том, чтобы вернуться к жизни той, другой, еще не искалеченной Фриды. Хоть в прямом, хоть в переносном смысле, катастрофы случаются апостериори на перекрестках. Мы перетасовываем карты, хотя раньше и представить себе не могли, что они окажутся у нас, с особой проницательностью рассматриваем остатки того, чего нас лишили. Школьные радости, постоянные походы в кабинет директора, беседы с учителями о выходках и детских шалостях – теперь это все кажется невозможным. Словно прошлое закрыли в прозрачную коробочку с детскими воспоминаниями. Какое же оно смехотворное по сравнению с оставшимися в ней крупицами храбрости: ее хватает только на то, чтобы спустить ноги с кровати, встать на пол и пойти без чьей-либо помощи. Она, Фрида, не благодарит небеса – надеется лишь на себя. Ей удалось вырваться из парализующих оков, потому что на алтарь единственной цели она положила всю жизнь, потому что каждую минуту прислушивалась к боли и усмиряла свое горе.

Но вдруг стало хуже.