Черноголовка

– Учителей, которые еще хотели нам что-то рассказать о своем предмете, потихоньку выжили, выдавили. Помнишь…? – она назвала знакомое мне имя.

– Помню, – подтвердил я грустным голосом.

Она называла и другие имена, фамилии, отчества. Называла так, словно это был лишь неуловимый след на потертых страницах Истории.

– Мы начали приходить на уроки, не понимая, зачем мы туда ходим. Иногда доходило даже до такого, что учитель не приходил вовсе. Иногда… – она всхлипнула, теперь уже взаправду. – Приходил. Но невменяемый. Пьяный. В абсолютно бессознательном состоянии.

Я аккуратно и будто ненароком оглянулся вокруг. Я точно еще нахожусь в одном из самых известных и почитаемых ранее наукоградов страны? Это действительно наша текущая реальность?

– Но не все же учителя… такие? – я не мог найти подходящих слов.

Я был донельзя потрясен.

Она слегка качнула головой.

– Не все. Но теперь уже многие. Кто-то еще пытается нас научить действительно важным, интересным вещам, но их крайне… недолюбливают. Все. И ученики тоже.

Я нахмурил брови от удивления.

– Ученики? – недоумевающе переспросил я.

– Да, – она печально кивнула. – Немногим нравится тот факт, что в школе нужно учиться. Они привыкли бездельничать на уроках, разговаривая о жизни с учителями или просто сплетничая друг с другом. Они отмахиваются от школьной учебы под тем предлогом, что все равно то же самое им нужно будет проходить с репетиторами. А некоторые и вовсе перестают ходить на занятия, считая это бессмысленным…

Я промолчал. Не знал, что на это ответить. Ситуация с образованием полностью обескуражила меня, опустошила внутренне.

– Вадим… ты можешь сказать мне… – теперь она уже явственно и громко всхлипывала. – Какое меня ждет будущее?

Я заметил, что в ее огромных прекрасных глазах стоят слезы. И эти глаза смотрели на меня, ожидая хоть какого-то ответа.

А с ним я немного замялся.

– Будущее… – я нервно провел рукой по волосам. – Может, еще рано…

– Но я не понимаю, Вадим. Ничего не понимаю, – ее слезы медленно и неумолимо падали на дерево лавки, стекая по ее милым раскрасневшимся щекам. – Что мне делать? Учителя на уроках говорили всякое… о стране, о ситуации в мире… о жизни… даже те, которые еще хоть чему-то нас хотели научить, иногда срывались. Жаловались. Давали нам неутешительные прогнозы. А я пыталась все это понять, осознать, переварить в себе.

Я пристыженно смотрел на плачущего рядом ребенка, осознавая себя частью большого и крайне несправедливого взрослого мира, который оставлял все больше и больше детей на произвол судьбы. Заставлял их задумываться в раннем возрасте о тех вещах, о которых дети не должны думать. Ведь они дети. Они должны постигать новое, познавать, творить. А уже потом, с накопленными знаниями и переживаниями, страдать, стараясь сделать окружающий мир хоть чуточку лучше.

– Я задавала вопросы учителям, – тихонько говорила она. – Но они отворачивались. Я спрашивала у своих друзей. Но они ничего не знают либо не хотят знать. Они просто… просто приглашали меня выпить, забыть обо всем. Выпить в компании, в квартире, а дальше уже само все образуется…

– А родители? – мягко прервал я ее.

– Они пытаются заработать на хлеб изо всех сил. Им не до этого, не до моих вопросов, они устали, – она дрожащими руками принялась утирать слезы со своего лица.

– Ты ничего не говорила мне об этом… – задумчиво произнес я, обуреваемый различными мыслями.

– Я не хотела тебя беспокоить… – она слегка улыбнулась мне сквозь слезы. – У тебя же тоже работа, ты говорил, что тебе приходится нелегко…

Говорил… почему все меня так внимательно слушают и воспринимают чересчур всерьез? Я…

– Свет, – я снова произнес ее имя и снова протянул к ней руку.

Нет, нельзя. Нельзя.

– Вадим, – она произнесла мое имя, словно цепляясь за него, как за спасательную соломинку. – Что мне делать?

И она снова посмотрела на меня своими огромными прекрасными глазами.

А я посмотрел на нее.

Моя рука так и повисла в воздухе.

Нельзя. Нельзя. Нельзя.

А… к черту. К черту этот мир и эти правила. Если все вокруг так плохо работает, то почему я должен соответствовать? Ведь это ребенок, ищущий ответы. А я…

Я крепко сжал ее в своих объятьях, прижав ее голову к своей груди.

Теперь она могла плакать столько, сколько хотела. Ведь она выпускница с золотой медалью. У нее праздник.

Теперь она могла задавать мне столько вопросов, сколько накопилось у нее на душе. Ведь я взрослый, я пережил больше. И пусть я не несу ответственность, но сейчас вопрос не в этом. Сейчас ребенок хочет с кем-то поговорить. И я буду говорить с ней столько, сколько она пожелает.

Ведь не мне приходится нелегко. У меня, наоборот, все хорошо.

Просто я нигилист. Со странным, смещенным чувством понимания реальности. Но это не имеет ровно никакого значения в базовых вопросах бытия.

И это самое бытие сейчас я держал в своих объятьях. Я нежно прижимал к себе саму жизнь в самом простом незамутненном понимании этого слова. И эта жизнь нуждалась во мне. И я должен был быть рядом.

Впереди нас ожидал целый длинный день, полный вопросов, ответов и обоюдных рассуждений. И это было хорошо.