Черногорцы в России

И в атмосфере нагнетания напряженности советским посольством Сталин захотел увидеть в Москве именно Джиласа, когда в конце 1947 г. возникли разногласия между Москвой и Белградом в отношении положения в Албании⁵⁰.

Отъезд из Белграда состоялся 8 января 1948 г. В этот раз Джилас воспользовался возможностью доехать до Москвы поездом, с остановкой в Бухаресте, где были встречи с румынским руководством. Его впечатления от путешествия были записаны им самим, являя собой, как всегда, яркие наблюдения над повседневными деталями, которые тут же сочетались с обобщениями больших размеров: проводник вагона класса «люкс» с медными дверными ручками и величественным клозетом, который по бедности и необходимости прокормить большую семью выращивал в своем собственном купе в клетке кур; широкие просторы страны и вывод о России, которая словно «подтверждала неизменность своей человеческой и национальной души, сопротивляясь суете индустриализации и всесилию администрации». Внимательный взгляд Джиласа не упустил и то, что «Украина и Россия, заваленные снегом до крыш, все еще представляли собой картину военного опустошения и ужаса – сгоревшие станции, бараки, женщины в платках и валенках, расчищающие пути, кипяток и кусок черного хлеба⁵¹. Представляется, что и эта картина продолжающегося опустошения должна была зародить в нем сомнения в реальности возможности удовлетворения завышенных югославских запросов к руководству СССР – первой социалистической страны в мире.

Прибыв в Москву в составе югославской военной делегации для обсуждения вопроса о поставках советских вооружений для Югославской Народной армии (ЮНА), Джилас пытался действовать как умелый лоббист, рассчитывая на добрые отношения со Сталиным. Уже в первый день приезда, приглашенный Сталиным на встречу, а затем и на ужин (и там, и там из всей делегации был только он), Джилас, как ему показалось, не только сгладил разногласия в отношении Албании, но и остался уверен, что ему удастся повлиять на решение вопросов хозяйственного характера (с начала января 1948 г. в Москве находилась Югославская торгово-экономическая делегация, задачей которой было подписание на 1948 г. соглашения с советской стороной по торгово-экономическим вопросам).

При помощи Сталина Джилас добился немедленных встреч как с Булганиным, так и с Микояном. Последовавший за этим переговорный процесс поначалу воспринимался югославской стороной как успешный⁵². Однако затем он осложнился политическими вопросами, возникшими из-за резкого недовольства Кремля событиями на Балканах – сначала в связи с заявлением Г. Димитрова на пресс-конференции 17 января 1948 г. о возможном создании федерации или конфедерации балканских и придунайских стран, с включением в нее Польши, Чехословакии и Греции, а потом в связи с полученными от посла Лаврентьева сведениями о намерении югославского руководства направить в Албанию югославскую дивизию, сделав это без консультаций с советскими военными советниками.

Лоббистских талантов Джиласа оказалось недостаточно. В отличие от Сталина, окружение советского вождя воспринимало его иначе: в советской записи беседы с Микояном 3 февраля он именовался исключительно «господин Джилас»⁵³. Советский министр обороны Булганин вообще избегал встреч с югославской делегацией, и с югославами встретился А. И. Антонов, первый заместитель начальника Генштаба. Это заставило Джиласа в телеграмме Тито от 11 февраля 1948 г. сообщить о стагнации всего переговорного процесса. Судя по этому донесению, у него, как и у остальных членов делегации, к этому времени уже имелась версия объяснения происходившего, но он не стал доверять ее шифровальщикам. Джилас лишь сообщил, что в самое ближайшее время начальник штаба ЮНА К.Попович и С. Вукманович-Темпо (в армии он отвечал за политическую работу) вернутся в Белград, и советовал Тито «поговорить с ними обо всем, тогда тебе все будет ясно». Сам же он рассчитывал дождаться приезда Карделя и вместе с ним «все вопросы поставить перед Молотовым или Сталиным»⁵⁴.

Пауза, возникшая в связи с тем, что советская сторона не давала ответы ни на один из запросов югославов, затянулась. Проходили дни томительного ожидания решения советской стороны. На этом фоне некоторые события, которыми хозяева стремились заполнить программу пребывания гостей, запомнились надолго. Одним из них стало посещение мавзолея Ленина, мумию которого только что вернули на Красную площадь из эвакуации. Встреча с тем, что осталось от вождя мирового пролетариата, вызвала у Джиласа «новый и до этого незнакомый протест» против того мистического ощущения, которое он почувствовал при посещении мавзолея (все было так и устроено, чтобы создать в человеке именно такое ощущение – гранитные блоки, застывшая охрана, невидимый источник света над Лениным «и сам его труп, ссохшийся и белый, как известковый, с редкими волосиками, как будто их кто-то сажал». Джиласу казались неестественными, антиматериалистическими и антиленинскими «эти мистические сборы возле ленинских останков»⁵⁵.