Черногорцы в России

Еще одним ярким воспоминанием, на этот раз положительным, стала поездка в Ленинград, которая «внесла облегчение и свежесть». Город произвел впечатление. По словам Джиласа, он «превосходил югославскую революционную действительность – может быть не сколько геройством, сколько коллективной жертвенностью… столкнувшись с реальностью – с конкретными случаями жертвенности и геройства и живыми людьми, которые их совершали или были их свидетелями, мы ощутили всю грандиозность ленинградской эпопеи и увидели, на что способен русский народ, когда под ударом находятся основы его духовного, государственного и иного существования»⁵⁶.

Очень теплые воспоминания остались у Джиласа и от встреч с ленинградцами. Делегация общалась преимущественно с руководящими работниками города, и встречи с ними добавили к восхищению городом человеческую теплоту. В большинстве своем это были простые, образованные и трудовые люди, которые, по выражению Джиласа, «пронесли на своих плечах и еще несли в своих сердцах трагическое величие города». Ему также бросилось в глаза то, что они подходили к жизни своего города и граждан «более непосредственно и по-человечески», и их методы работы и отношение к городу отличалось от того, что они видели в Москве⁵⁷.

Волею судьбы Джилас оказался непосредственным участником затянувшихся в тугой узел военных, экономических и геополитических вопросов на Балканах, связанных в то время в одной точке, в Москве. Советско-болгаро-югославские консультации, состоявшиеся в Москве 10 февраля, подробно описаны в отечественной историографии⁵⁸. Сам же Джилас в тех событиях не имел самостоятельной роли, являясь, скорее, одним из внимательных участников-статистов. Солировали и дирижировали хозяева, прежде всего сам Сталин, а также Молотов. Встреча, продолжавшаяся в течение двух часов, повергла Джиласа в уныние. К тому же в этот раз Сталин не стал приглашать участников встречи на совместный ужин у него на даче, что также было своего рода знаком беды.

Позже Джилас описал настроение, с которым он улетал из Москвы: «На заре нас отвезли на Внуковский аэродром и безо всяких почестей запихнули в самолет. Во время полета я все сильнее ощущал детскую, но одновременно серьезную, строгую радость. Я ли это меньше четырех лет тому назад стремился в Советский Союз – преданный и открытый всем своим существом? Еще одна мечта погасла, соприкоснувшись с реальностью»⁵⁹.

По возвращении в Белград именно Джилас докладывал о встречах в Москве. В этот период на заседаниях высшего югославского руководства мнение Тито было определяющим, но роль Джиласа 19 февраля 1948 г. можно назвать ключевой. Зачитав текст своего отчета (по 1-му пункту повестки заседания – «Вопрос наших отношений с СССР»), Джилас переключился на конспектирование выступления Тито, который и сделал решающие выводы⁶⁰. По замечаниям Тито можно предположить, что сообщение Джиласа содержало не только рассказ о трехсторонней встрече, но и общую характеристику всего комплекса возникших проблем. После его отчета Тито не стал акцентировать внимание на расхождениях между Белградом и Москвой по ряду внешнеполитических вопросов, заметив, что «серьезных расхождений нет. Наша линия остается во внешней политике прежней»⁶¹.

Исследователи до настоящего времени все же не имеют единого мнения относительно содержания самого отчета, представленного Джиласом⁶². Однако его критический и весьма решительный настрой в контактах с советскими представителями был очевиден. После заседания югославского руководства 19 февраля именно он (впрочем, это входило в его полномочия) в беседе с советским послом 23 февраля выразил недоумение, почему в СССР не издан доклад Тито на II съезде Народного фронта Югославии, увязав это с возможным несогласием советской стороны с некоторыми положениями доклада⁶³.

Краткая протокольная югославская запись хода заседания 1 марта, которую принято считать официальной, не позволяет составить подробную картину обсуждения. Но из нее следует, что в отношении советского руководства Джилас был критичен. Он говорил и об Албании, и о реакции Димитрова на прошедшие в феврале трехсторонние консультации с участием Сталина, и о том, что в Москве «о югославской армии не информированы». Он довольно жестко охарактеризовал свое пребывание в Москве: «По многим вопросам мне ничего не сказали. Не хотят публиковать материалы о нашей стране». Он констатировал также и о разногласиях по вопросам строительства армии в государствах «народной демократии». Описывая действия советских лидеров, Джилас заметил, что они «проводят курс на то, чтобы мы зависели от них». Определенно он высказался и при обсуждении вопроса о федерации Югославии и Болгарии: «По отношению к Болгарии следует быть активнее. Не думаю, что русские ограничатся экономическим давлением на нашу страну». Главную подспудную причину расхождений между Белградом и Москвой Джилас видел в «вопросе о том, будет ли социализм развиваться свободно или путем расширения СССР»⁶⁴.