Чернокнижник Молчанов

Не помощи он хотел просить у тушинского царика, а сам ему хотел предложить помощь.

Он обещал своим запорожцам хоромы и жалованье и объявил кроме того, что раз представится случай взять на саблю какую-либо боярскую или дворянскую усадьбу, или монастырь, он этому не только препятствовать не будет, а и сам приметь участие и пойдет на нож и на пулю «в первую голову».

Он говорил им, что хорошо знает все подмосковье, верст на сто кругом и может указать, где и какое зверье закопалось в норы.

Одним словом, в глазах запорожцев он был именно такой человек, который им был нужен…

Им уж становилось скучно мерзнуть по большим дорогам, поджидая проезжих в Москву и из Москвы. А все деревни, все церкви, все усадьбы дворянские и боярские были уже давно обшарены… И нечего там теперь было искать.

Поэтому они и пошли за Молчановым в Калугу.

Но Молчанов немного ошибся в своих расчётах относительно того, какое положение он займет при царике.

Посланные им вперед два запорожца с поручением найти жилье хотя бы для баб только к утру разыскали совсем почти на краю города, около самой стены нежилой дом о двух комнатах с небольшим прирубком.

Дом стоял заколоченный.

Молчанов предполагал, что сам он эту последнюю ночь своих скитаний проведет в поле, у стены Калуги, разведя костры… А баб в возке отправить в город, не дожидаясь утра.

Но обстоятельства сложились так, что в поле пришлось заночевать и бабам.

Вступил он в Калугу действительно на заре, когда в церквах начались обедни и улицы были полны народу.

Именно этого он и хотел.

Когда ночью его запорожцы развели в поле костры, подъезжал к кострам Урус не один, а с целой толпой вооруженных всадников — татар и московских людей.

И Урус опрашивал запорожцев, готовивших у костров варево:

— Чье войско?

И когда узнал чье, стал смотреть туда, куда показывали ему запорожцы.

И увидел статного всадника в польском панцире и шлеме, стоявшего на освещенном костром, красном снегу…

Была красивая картина: огонь костров горел на панцире и шлеме, и фигура всадника казалась огненной фигурой.

Узнав от Молчанова, что он хочет служить его пресветлому величеству. Урус ускакал со своими татарами и московскими людьми в город и имел совещание с пресветлым величеством, уже собравшимся ужинать.

Царик обрадовался.

Но Урус был угрюм.

Он сказал царику:

— Чем их больше, тем меньше нас.

— Как так? — сказал царик, поднося ко рту большую серебряную чарку. Он уже приготовился опрокинуть чарку в рот, но не сделал этого. И так и остался с открытым ртом, глядя на Уруса, что он скажет еще в пояснение тому, что сказал.

Урус объяснил очень просто:

— К нам только и идут одни дорожные грабители. Чем их будет больше, тем нас будет меньше, потому что они ползут сюда со всех сторон, а наши больше не идут.

У Уруса с цариком были почти приятельские отношения. Царик ему доверялся во всем.

— А почему не идут ваши? — сказал царик и поскорее опрокинул чарку в рот, крякнул, потер грудь ладонью и закусил, зачерпнув из серебряной миски. серебряной ложкой студня с хреном.

Царик, как и Урус, был невысок ростом. Борода у него была курчавая, русая, круглая и веселые голубые глаза.

Одет он был в виду позднего часа, близкого к отходу ко сну, в пунцовую шелковую рубаху, без надеваемого обыкновенно поверх рубахи полукафтанья.

На ногах были татарские мягкие, шитые бисером туфли с загибающимися вверх острыми носками.

Широкия шелковые шаровары на сдержках у щиколоток были, как и рубаха, ярко-красного цвета.

— Почему же они не идут, ваши? — повторил он, опять наполняя чарку водкой.

И видно было, что, хотя его интересует этот вопрос, почему идут к нему казаки, а татары не идут, — его вместе с тем привлекает и серебряная чарка, которую он держал перед ртом.

— А? — сказал он, поглядев в чарку и потом на Уруса. И потом опять в чарку.

Урус его хорошо знал. Он больше всех кушаний любил студень с хреном. И Урус понимал, что он сейчас предвкушает удовольствие, когда выпьет и заест водку студнем.

— А? — сказал он, для чего-то дунул на чарку, осушил ее залпом и, ставя одной рукой чарку на стол, другой потянулся к ложке, торчавшей из миски.

— Потому и не идут, — ответил Урус. — Чего здесь сидеть, уж поляки в Москве.

Царик отошел от стола и лег на лавку, покрытую дорогим персидским ковром. Он спал не здесь, а в другой комнате, но он говорил, что, лежа ему думается легче.

Спать он еще не собирался.

Лежа навзничь, он согнул ноги, выставив вверх колени и заложив руки за голову.

— Погоди, — сказал он Урусу, — дай подумать…

И через минуту заговорил:

— Если они идут ко мне то, значит, я еще сила. Нет, я приму к себе этого Молчанова. Я его еще помню по Тушину.

ГЛАВА XV.

Поселившись в Калуге, Молчанов сразу понял, что дело тушинского царика можно считать, почти-что проигранным.

Каждый раз происходили ссоры и драки между казаками и приставшими к царику татарами.

Был слух, что царик хочет бросить Калугу и уйти в степи, чтобы основать там новое татарское ханство.

Об этом Молчанов услыхал в первый раз только здесь, в Калуге.