Чернокнижники

– Ах ты, удавленник поганый, – заверещала та, поднимая метлу и кидаясь на Нежлана. – Я служанка боярина, а ты, змеиный выкормыш, мне угрожаешь. Да чтоб тебя, поганца, перуновой стрелой убило, что б тебе в лесу с лешим до смерти загулять.

Крик поднялся до самого верха терема. Окошко приоткрылось, и одним глазком любопытная красавица выглянула наружу. Тут же мужская рука решительно захлопнула ставень. Но краткого мгновения Нежлану было достаточно, чтобы увидеть соболиную бровь Красы Ненаглядной.

В избушке было тихо. Лютый спал на лавке. Морока быстро затопила печь, юркнула в свой угол, закрыла лицо платком и, сжавшись, сидела, боясь дохнуть. Время шло. Морока слышала, как улегся Нежлан, потом встал Лютый, потянувшись, завыл по-волчьи.

– Ох, не по себе мне, беду чую, уже не за спиной, а передо мной она. Поостеречься нужно.

Морока услышала фырканье, и, приоткрыв один глаз, увидела ставшую уже привычной картину. Огненный змей свивал и развивал хвост, тянул в истоме шею, горящие капли падали с гривы и гасли на холодном земляном полу. Морока заметила, что стол начал тлеть, но не посмела двинуться с места, и лишь, когда змей свистнул, ударом сильной когтистой лапы распахнул дверь и улетел, вскочила и начала тушить чадившее дерево.

Стояла глухая беззвездная ночь. Спал Дивноград. Но вдруг яркие искры взметнулись в небо.

Терем боярина Тишины осветило, словно днем, раздались крики, огненная лента обвилась вокруг верхушки.

Дивноград проснулся. В избах зажигали огонь, горожане, наспех накинув на плечи одежду, торопились к боярскому терему. Ведра с ледяной колодезной водой передавали из рук в руки. Но хотя терем и заливало заревом, пожар погасили быстро.

– Муженек, ну и ночка сегодня, – подивилась Морока, глядя в крохотное окошко, – прямо в нашу избушку розовый колобок катится.

Дверь приоткрылась, светящийся шар прокатился мимо изумленной Мороки и прыгнул на лавку. Муж и жена остолбенели с приоткрытыми ртами.

На лавке, тяжело дыша, лежал Лютый. Морока захлопнула дверь, подошла к старику.

– Да что с тобой, батюшка, – с притворной жалостью всплеснула она руками, – от тебя ж ровно половина осталась, глаза запали, щеки провалились.

– Тишина не спал, меня караулил, – захрипел Лютый. – И Краса Ненаглядная, подлая, не сказала мне, что меч у него богатырский непростой, заговоренный. Не смог я против него устоять. Уж хвостом огненным Тишину хлестал, до костей прожигал, когтями рвал, зубами грыз, а осилил он меня, порубил. Дай мне, Морока, водицы ледяной, чтоб жар внутри потушить, а не то дотла сгорю. Сила моя огненная на меня же и оборотилась.

Морока перехватила злобный взгляд мужа, подошла к печке, где стоял чугун с крутым кипятком, зачерпнула ковшиком кипяток и подала Лютому. Тот приподнял голову, дрожащей рукой принял ковшик и сделал большой глоток. Из его груди вырвался хрип, на губах появилась пена, глаза выражали невыносимую муку. Лютый рванул ворот рубахи, желтыми когтями царапая грудь, из-под пальцев потекли струйки темной крови.

Рана на груди увеличивалась, Лютый запустил в нее руку и достал какой-то предмет.

– Книга, – ахнула Морока.

– Вот где ты ее прятал! – крикнул Нежлан. – А я, дурень, в каждый уголок заглянул, в чугунке искал, печку проверял.

Морока вдруг вырвала книгу из слабых пальцев Лютого, швырнула под лавку и со злобным удовольствием уставилась на постояльца. Он засипел, протянул руки и обмяк.

–Помер, – довольно произнесла Морока, – наконец-то избавились от него, жалко только, что больше никто денежек мне давать не будет.

– Да с этой книгой – захохотал Нежлан, хлопая жену по плечу, – мы с тобой, как князья заживем.

– У него же перстнями пальцы унизаны, – всполошилась Морока, – шуба богатая, сапоги сафьяновые, надо все поснимать, что сами наденем, а что продадим.

– Сослепу тебе мерещится, баба, – ухмыльнулся Нежлан, – про какое богатство ты говоришь, он же нищий.

И впрямь, поднеся лучину ближе к телу, Морока увидела, что на лавке лежит бедно одетый старик. Посиневшие босые ноги высовывались из драных штанов. Нежлан хохотнул:

– Лютый всегда умел туману напустить.

Ближе к утру Нежлан,взяв старика за ноги, уволок его из избы.

– Кабы, не увидел тебя кто, – волновалась Морока.

– Не увидят. Сон перед рассветом самый крепкий.

Нежлан вернулся скоро, довольный стряхнул снег с тулупа и, не раздеваясь, сел у стола.

– Не терпится мне в книгу заглянуть.

Он достал ее из-под лавки, долго гладил и нюхал холодную черную обложку, наконец, щелкнул медными застежками. Пергаментные страницы зашелестели, переворачиваясь, золотистые линии появились на них.

Наутро Дивноград гудел. Спозаранку жители собрались возле терема боярина Тишины. Угол обгорел, окошко закоптилось. Сам терем был пуст. Больше никто не видел ни боярина Тишины, ни красавицы молодой жены, ни верной горбатой мамки Красы Ненаглядной.

– Тошно мне, гадко, с души так и воротит. Как вспомню Лютого, по спине холод пробегает, – жаловалась Морока.

– Тошно тебе по другой причине, баба, а не додумалась, вон на роже твоей все написано.

Морока потупилась, засмущалась.