Черновик

– После этих слов: «Договоримся» – она поднялась и начала вытягивать свой ремень, – тихо рассказывала Эва, а Карина будто видела происходящее и сама сжималась от наползающего страха. – А я… просто сидела и не могла ни слова сказать: понимала, насколько все бессмысленно, – вспоминала Эва. – Они все отказались от нас – мать, отец, которого я, кажется, не помню совсем, бабка. Они зачем-то отдали нас с тобой Дашке, а она грохнет меня в подвале, теперь я знаю – она это может, и будет жить дальше…

Вытянув ремень из джинсов, Даша сложила в руке его вдвое, а затем села напротив Эвы, подождала, пока взгляд девчонки прояснится.

– За побег я должна серьезно тебя наказать. Побег – это тяжкое нарушение, – негромко и ясно звучал голос. Даша настойчиво глядела в глаза Эвы, будто пытаясь прочесть в них понимание, но на самом деле читала лишь страх, безысходность и обиду. – Я не хочу тебя трогать, – сказала она, подождала, пока с некоторым запозданием в глазах Эвы мелькнуло удивление, надежда и недоверие. – Как я уже сказала, мы с тобой можем договориться. – Даша на пару секунд отвела взгляд в сторону, а затем вернула вновь. – Я отдам тебе свою вещь, – сложенный вдвое ремень в ее руках, – ты наденешь его и будешь носить как предупреждение об отложенном наказании. Снимешь лишь тогда, когда я попрошу его обратно. Если до этого ты накосячишь, наказание будет усилено, если нет, то отменится полностью.

Помолчав, будто поставив точку или подождав реакции, но так и не получив, Даша поднялась.

– Встань, – холодно сказала она.

Эва без слов поднялась.

Даша протянула ремень:

– Надевай, – а затем смотрела, как через силу девчонка берет в руки вещь, причинившую ей немало боли, как под давлением Дашиного взгляда надевает на пояс, застегивает, прикрывает толстовкой.

– Хорошо, – заключила Даша, едва ее распоряжение было выполнено. – Теперь идем.

– Мы заехали в несколько разных «точек», – тяжело даже в мягкое солнцем утро рассказывала Эва, – в одно место еще, про которое я сказать тебе не могу…

Голос Эвы по мере рассказа становился все глуше и будто размазаннее, а Карина жадно слушала, хотя слабо себе представляла, что такое сестра могла увидеть на вписках, что повергло ее в непонятной окраски уныние.

А Эва видела проституток – своих одногодок, сидящих на наркоте или на долгах, видела такое, чего нельзя бы ей видеть в свои тринадцать с половиной.

– Затем мы заехали… еще в одно место, и там был Савин. Дашка чуть отстала, кивнула идти вперед, и он, видимо, думал, что я одна.

Эва пожала плечами:

– Не знаю, может быть, она специально так сделала, чтобы он повод дал. Хотя… вчера я, конечно, об этом не думала. Я испугалась, что она ошиблась и с нами обеими сейчас что-нибудь…

Речь Эвы стала совсем непонятной Карине, кроме только того, что Даша избила Савина.

– Я постоянно боялась, что меня вырвет, – тяжело, тихо закончила Эва. – Меня мутило, и единственное, чего я хотела, это скорее уйти или хотя бы выйти на улицу. Я пообещала ей там, что приму все условия, правила, все, что скажет, только пусть выведет меня и никогда не касается…

– А другие вокруг? – не поняла рассказ сестры Карина. Эва нетерпеливо отмахнулась:

– Они молчали. Им это, наверное, нормально. …Я останусь дома, – твердо и будто сама себе сказала Эва напоследок. – До восемнадцати лет буду делать все, что она говорит, а потом соберусь и уеду. Я так решила.

Выслушав сестру, Карина не знала, что ответить. Сердце ее колотилось – и забилось еще быстрее, когда она услышала шум в прихожей, который мог означать только одно: Даша приехала за ними. В душе мир мгновенно взорвался в новый хаос.

***