Черновик

Наташка увлеклась рисованием классе в седьмом. Сергей не задумывался в ту пору, насколько это увлечение серьезно, но радовался, что оно, по крайней мере, позволило ему внести некоторое разнообразие в их редкие встречи. По вечерам, когда было время, он возил ее в художественную школу и встречал после занятий, по выходным водил в музеи и даже пару раз съездил с ней в Москву – в Третьяковку и в Дом художника. Летом они несколько раз уезжали за город, где Наташка часами с упорством и усердием рисовала пейзажи, а он с удовольствием наблюдал за ее работой, стараясь не отвлекать юную художницу разговорами. Он просто смотрел, как она рисует, и вспоминал свои загородные поездки с дедом. Павел Егорович, хоть и прожил большую часть жизни в городе, был человеком деревенским и, казалось, в лесу или на речке чувствовал себя лучше, чем в городской квартире. Именно от него Сережка еще в детстве узнал названия всех полевых цветов, всех деревьев, рыб и насекомых. Про каждую травинку или букашку дед мог рассказывать так долго и увлеченно, что Сергею иногда казалось, будто он попал в сказочный мир, жизнь в котором едва ли не интересней, чем в мире людей, а дед – единственный, кто знает туда дорогу и сейчас открывает ему величайшую тайну.

Почему-то особенно дед любил муравейники, и они с Сергеем чуть ли не часами могли разглядывать, как трудятся муравьи, которых дед называл «мудрым народцем». Павел Егорович присаживался на корточки рядом с Сергеем и начинал подробно комментировать поведение крошечных тружеников, а иногда даже вступал с ними в разговор:

– А ну-ка, давай, паренек, поднатужься! Поднимай иголочку-то, поднимай. Нет, дружочек, один не справишься. Погоди-ка, вон подмога идет…

Потом дед поворачивался к Сергею:

– Смотри, как слаженно работают! Причем каждый точно знает, что ему делать.

И наконец, поднимаясь, говорил, уже не обращаясь ни к кому:

– И как они обходятся без пятилетнего плана и директив двадцать четвертого съезда? Ума не приложу! И ведь не ссорятся и не жрут друг друга…

Сергею тоже хотелось что-то рассказать Наташке, но дедовы уроки были основательно забыты, а из своего опыта он ничего не мог вспомнить такого, что могло бы заинтересовать тринадцатилетнюю девочку. Поэтому он предпочитал молчать и предаваться воспоминаниям, на фоне которых такими мелкими и мерзкими казались и вчерашняя пьянка с Плаксиным, и весь их убогий бизнес, и вечные разговоры о деньгах и бабах. Глядя на Наташку, он думал о том, что, в сущности, эта девочка – единственное, что останется от него в этом мире, единственное, ради чего надо было бы жить. Что он еще оставит после себя? Ларьки? Запчасти? Стройматериалы? Все это как-то не соотносилось с вечностью. Дед, помимо наследников и доброй памяти, оставил роман, а он даже единственную книгу не смог дописать… И чтобы перестать злиться на себя, он начинал разглядывать Наташкин рисунок. Ее пейзажи нравились ему все больше и больше, но он и предположить не мог, что через три года дочка объявит ему, что будет поступать в художественное училище. Это решение не вызвало у него большого восторга, поскольку судьба творческой интеллигенции в эпоху становления рынка была ему слишком хорошо известна по собственному опыту, но подумалось, а вдруг хотя бы из Наташки получится что-то путное и он сможет гордиться дочкой так же, как гордился дедом.

– Ну что ж, дерзай, – сказал он дочери, – отдохнула природа на одном поколении, пора ей снова за работу приниматься.

– Ты что, на себя намекаешь? – хитро улыбнувшись, спросила Наташка.

Сергей вздохнул:

– Это я в общефилософском смысле…

Учеба у нее шла успешно, она участвовала в каких-то студенческих выставках, на нескольких конкурсах получила дипломы и после училища вся ушла в работу. Сергей почти не видел ее в эти годы, тем более что и сам с трудом привыкал к новой профессии журналиста. Когда, просматривая очередной номер журнала, среди рекламных объявлений он наткнулся на афишу выставки молодых художников, он даже не сразу сообразил, кто такая Н. Гордеева, чья фамилия значилась в списке участников.

Еще через пару лет он встретил ее в баре в окружении весьма неформального вида девиц и парней. Она заметила его и махнула рукой, приглашая за свой столик, но, оглядев ее компанию, он предпочел присесть у стойки и дождаться, когда она подойдет сама. Наташка подбежала к отцу и поцеловала его в щеку.

– Ну, и чего ты не подошел? – спросила она. – Не твой формат?

– Да скорей уж я не ваш формат. А что за люди?

– Художники. Здесь наши ребята и трое французов. Готовим совместную выставку.

– О, выходишь на международный уровень, mademoiselle Gordeev? – улыбнулся Сергей.

– А ты в меня не веришь? – с гордой улыбкой сказала Наташка. – Подожди, я тебя еще не так удивлю.

– Верю, солнышко, верю. В кого же мне еще верить?! – сказал он и поцеловал дочь в щеку, краем глаза заметив ревнивый взгляд какого-то смуглого длинноволосого парня из Наташкиной компании.