Черноводье

– Пойти на реку, посмотреть, что ли?! – корочка подмерзшей земли вкусно захрустела под тяжелыми мужскими сапогами. Наступив на тонкий ледок, покрывший небольшую лужицу, Иван неожиданно поскользнулся, нелепо размахивая руками, едва удержал равновесие. Он весело рассмеялся:

– Вот, мать твою за ногу! – беззлобно ругнулся мужик. – Чего доброго, и ноги поломать можно! – И уже осторожнее двинулся по натоптанной тропинке на берег реки.

Раздвинув оцепеневшие прибрежные кусты, он вышел на берег и не узнал реку. Еще вчера были только хрустально-звонкие забереги, между которыми лениво катилась плотная черная вода, а сегодня вся река была забита серой движущейся массой. Тонкие льдины с непрерывным шорохом, наползали друг на друга, некоторые из них становились на дыбы, и тогда острые, кристально чистые грани их неожиданно проблескивали драгоценными рубинами в лучах восходящего солнца. Кровавые зайчики, то вспыхивая, то затухая, резвились по всей поверхности движущегося льда. Замерев, Иван залюбовался открывшейся картиной.

На берегу постепенно собрались почти все жители поселка. Звенели детские голоса: это вездесущие мальчишки и девчонки крутились около ледяной кромки. Подходило и взрослое население.

– Однако, седни в ночь река станет! – проговорил Лаврентий Жамов, оглядывая речную поверхность.

– Знамо, встанет! – согласился Жучков. – Вон какая шуга плотная прет! – Жучков поскреб бороду. – Река станет, коней надо перегнать. А то они все стога порешат. Не столько съедят, сколько попортят!

– Скотный двор надо быстрее кончать! – пробасил в бороду Федот.

– Знамо, надо! – снова подтвердил Жучков.

Ребятня с визгом носилась у самого берега. Федька Щетинин неожиданно разбежался и с маху вылетел на тонкий лед заливчика, глубоко врезавшегося в берег. Тонкий ледок тяжко застонал: из-под ног раскатившегося мальчишки со звонким треском побежали тонкие игольчатые трещины. Немного не доехав до противоположного берега заливчика, Федька остановился. Под мальчишкой медленно проседал еще не окрепший лед. В образовавшиеся трещины хлынула жгучая вода. Федька испуганно замер, затем попытался шагнуть к берегу и, поскользнувшись, упал. Так на четвереньках, подгоняемый стылой водой, поскуливая от страха, мальчишка выполз на берег.

Взрослые завороженно смотрели на карабкавшегося по льду проказника. Вздох облегчения прокатился у собравшихся на берегу, когда, с побелевшим от испуга лицом, Федька наконец встал на ноги на сухом месте.

Вне себя от пережитого страха, к нему подскочила мать:

– Варнак, корова безрогая! – плача, яростно кричала Акулина. – Долго ты меня будешь мучить?! – Она отвалила сыну такую затрещину, что у того беспомощно качнулась голова.

– Че ты, мамка, дерешься? – обиженно пробубнил Федька.

– А и правда, мать, ведь обошлось все! – заступился за сына Александр.

С такой же яростью Акулина накинулась на мужа:

– А ты куда, дылда, смотришь? Обошлось все-е! – передразнила она мужа. И снова повернулась к сыну: – Я тебе покажу «дерешься»! Убить тебя мало, гаденыша! Лезешь, куда ни попадя! – Она опять замахнулась: – Кому говорят, беги в барак, ноги ведь промочил!

Увернувшись от очередной материнской оплеухи, мальчишка опрометью кинулся в поселок.

– Вот такие они все, герои! – глухо проговорил Лаврентий Жамов, вспомнив своего Васятку.

Санная дорога через Васюган установилась на седьмое ноября. За первую неделю ноября выпал почти полуметровый слой снега. Белыми буграми возвышались заброшенные балаганы. Над бараками из печных труб поднимались высокие столбы дымов. Потрескивали на тридцатиградусном морозе деревья. На околице в рябиннике пересвистывался выводок рябчиков. Их мелодичный тонкий свист далеко разносился вокруг. Поселок словно вымер. Только хлопнет иногда дверь, пробежит между бараками по натоптанной тропинке человеческая фигура и скроется в темном проеме двери соседнего барака. И опять над Нарымским краем повисла морозная тишина; отдыхает, прикрытая пушистым снежным одеялом, земля. Над крыльцом комендатуры на слабом ветерке полощется красное полотнище флага.

Сегодня был нерабочий день. В сумрачном свете барака жизнь текла своим чередом. В начале барака, около входной двери, и в противоположном его конце сбиты две глинобитные печки. Плиты топились с раннего утра и до позднего вечера. Между печками – утоптанный земляной пол. По обе стороны прохода во всю длину барака сколочены нары из грубо колотых досок. Нары разделены матерчатыми занавесками. В каждой ячейке, отгороженной занавесом от соседей, жила семья.

Как-то так уж повелось, что после работы и в выходные дни около входа собирались мужики, обсуждая свои дела, а у печки, в противоположном конце, грудилась ребятня, где верховодила у них Наталья Борщева. Она рассказывала ребятишкам сказки, смешные байки, которых знала она бесконечное множество. Женщина отмахивалась от ребятишек для приличия:

– Да ну вас, я, наверное, в сотый раз одно и то же долдоню!

– Нет, нет, тетка Наталья, рассказывай! – наседали ребятишки.