Черноводье

– Я вот че думаю, мужики! – Лаврентий не обратил внимания на реплику Назарова. – Однако, там, на родине, в ихнем колхозе «Светлый путь», не шибко сладко! – и пояснил пришельцам: – Так колхоз в нашей деревне называется. Мы тут в крепости, а там – тоже крепость, и не хуже нашей! – Он кивнул Щетинину и сказал: – Ты бы, паря, рассказал соседям, как колхоз хозяйствует! – Лаврентий посмотрел на Ивана Назарова и сказал: – Ликсандра под самый ледостав сюда приехал на обласке: семью свою догонял. Так что он опосля нас в деревне побывал.

Гости из соседнего поселка с интересом повернулись к Александру Щетинину.

– Рассказал бы, парень, а? – попросил Назаров. – Шибко интересно, че у них там делается!

– Че рассказывать, на сотни раз все говорено, переговорено. – нехотя буркнул Щетинин.

– Дак мы-то не знаем! – настаивал Назаров. Он мечтательно закрыл глаза и со смаком проговорил: – Щас, поди, свежий хлеб из новины бабы пекут. По всей деревне дух идет… Люблю этот дух! – Иван с шумом втянул в себя воздух, так что затрепетали ноздри коротко задранного носа.

– Какая новина!.. – тихо проговорил Щетинин. – Приехал я в деревню в конце июля, а они еще и с покосом не управились, и конца-краю не видать!

– Ну-у! – недоверчиво посмотрел Иван, поглаживая свою лысину.

– Вот тебе и ну. Дугу гну! – передразнил Назарова Александр. – Другое че возьми… Тех же коров; по два дня, быват, не доены стоят. А подоят, дак молоко девать некуда. Посуды обчей для хранения нет, молокозавода нет – вот и киснет молоко… Мухоты развели – не продохнешь. А коров в кучу согнали.

– Да нешто это можно? – недоверчиво покачал головой Назаров. Настолько это противоречило здравому укладу крестьянской жизни, что не укладывалось в мужицкой голове.

– Выходит, можно! – грустно проговорил Александр.

– С полями тоже не лучше! – ввязался в разговор Жучков. – Распахали кое-как с огрехами, уже щас сорняк пошел, а че дальше будет?

– То и будет. Хлеб уберут, дак зерно сгноят; ни складов обчих, ни амбаров! А ты говоришь – хлеб из новины!.. – Александр усмехнулся, глядя на Назарова, и задумчиво закончил: – Зато Хвостов кажный день в ходке на поля ездит, работу проверят! Хозяева, мать их за ногу…

– Ну, энтот напроверят! – чертыхнулся Иван Кужелев.

– А Хвостиха все на лавке сидит? – спросила Мария Глушакова, прислушиваясь к мужскому разговору.

– Сидит… – усмехнулся Александр. – Раньше сидела у своей землянушки на завалинке, теперь на крашеной лавке около твоего дома! – и пояснил гостям: – В ейном доме теперь Хвостов живет, деревенский прощелыга, а щас председатель колхоза!

– Вот стерва толстомясая! – выругалась Мария. Хоть и слышала она не раз эту новость, но все равно не могла с ней смириться.

Ее сильно раздражала мысль, что на ее лавке, покрашенной собственными руками, сидит хвостовская профура, как она ее звала. Женщина махнула рукой и огорченно проговорила: – Уж лучше бы начальная школа, как в доме Жамова, али, на худой конец, сельсовет, как в твоем, Ликсандра. Все бы на пользу, все не так обидно…

Замолкнувший на короткое время Щетинин снова тихо заговорил, как бы размышляя сам с собой:

– Можить, мужики, у них че и получится?! Вон его дружка, Голубева, – Щетинин показал рукой на Ивана Кужелева, – послали в область учиться на председателя али еще на каку холеру. Выучится – приедет, и пойдут в ихнем колхозе дела в гору. Хвостова под зад мешалкой, а молодому и все карты в руки. Как думаете?..

– Пойдут… держи карман ширше! – язвительно пробасил Федот Ивашов, до сих пор не принимавший участия в разговоре. – А вот голоду быть, помяните мое слово!

– Че хорошего ждать! – Жамов поскреб бороду. – Если на похороны сродственника не пущают.

– То ись как? – не поверил Иван Назаров.

– А вот так и не пущают! У нашего деревенского пастуха Митьки Долгова, теперь он колхозный пастух, умер брат в Татарке. Дак Хвостов его не пустил на похороны: мне, грит, план сполнять надо, с меня начальство голову сымет, а не с тебя, вот и паси коров. Так и не дал ему справки, а без справки – куда, заарестуют на первом полустанке.

– Ну и дела-а, – только и мог сказать Назаров. Он недоуменно покачал головой: – На похороны родного брательника не пустить!.. Выходит, давеча ты правду сказал, Лаврентий, что у них там крепость не хуже нашей!

– Все власти, я смотрю, гнобят русского мужика! – снова проговорил Федот. – Вот только понять не могу, кому от этого лучше!

– Ясно дело, кому, – кто работать не хочет! – тряхнул рыжей головой Николай.

– Ты бы помолчал, умник! – одернул брата Прокопий.

– А че – не правда? – огрызнулся Николай.

А Федот продолжал рассуждать:

– Ладно… надумала власть колхозы сделать; дак ты делай по-человечески, по-хрестьянски. Прежде чем скотину согнать в общее стадо – построй сначала скотные дворы, а не гони в первую попавшую загородку. Надумали общий клин засевать, дак подумай сначала, где обмолотить хлеб, куда сложить, как сохранить его… – и уверенным голосом закончил: – Будет, мужики, и падеж скота, и голод!