Чернозём

Когда я просматривал жизнь виртуальных знакомых, то, как будто чуть-чуть заглянул в грядущее. Я увидел, что как-то вдруг и в одно-единственное утро, на фотографиях у них вырастет живот. Друзья, когда-то прожигавшие ночь горящими глазами, обуглятся и закопаются в золу кредитов: кто-то, отдохнув в Турции, купит новую машину, кто-то отдаст себя в ипотечное рабство. Девушки, чьи звонкие голоса щелкали стихи великих поэтов-самоубийц, слегка расплывутся, как смазанный снимок, вырвут из себя пару кричащих младенцев и повесят на окна, которые раньше призывали разбить или расписать шипастыми цветами, глупые кружевные занавески.

Или - ещё хуже: они будут подтянуты, здоровы, а на щёчках - розовый цвет, как на детских утренниках, и на заднице ни одного прыща. Они будут беречь своё тело, как будто оно не подвержено тлению и сделано не из глины, но из пластика и железа. Они не будут жить в настоящем, а вечно переносить себя в будущее, где их ждут настоящие подвиги. И от того, что они станут постоянными обладателями жизни, застывшей в наивысшей своей точке, от того, что они явятся окаменевшими суверенами момента, которым надо обязательно.... ОБЯЗАТЕЛЬНО пожертвовать, чтобы всё бытиё заимело хоть какой-то смысл, они так никогда и не решатся на подлинный, всё определяющий поступок. Не пожертвуют и пядью своей плоти. Не отдадут ногу капкану. И даже позднюю седину, эту благородную отметину мудрости, спрячут под водостойкой краской. Так и сойдут в могилу подтянутыми стройными стариками, половые органы которых до неприличия долго функционировали.

- Это хуже всего, - как сказал бы Смирнов.

Я наконец-то хочу написать вменяемый ответ Сырку, но его профиль уже удалён. Он мёртв, как груда битых пикселей. Будто и не было его никогда. А может и правда я его всего лишь выдумал? Так бывает в модных западных книжках, читатели которых помешаны на примитивном психоанализе.

- Успокойся, милый, - шепчет Алёна что-то лиственное, и прохладные руки утирают воспалённый лоб, - обними меня, приласкай.

Мысль, которая давно уже родилась во мне, теперь укрепилась и разрослась до полной уверенности. От этой нелепости, от того, что я воспринимал такую важную весть в плену иллюзии, от того, что быть может уже поздно, становится крайне мерзко.

Вдоль дороги уже сжали поля, и редкие клочки пшеницы были заплетены в бородатенькие косички, точно колхозники просили у природы в следующем году большой урожай.

Не доехав до пасеки, я выключил фары, ведь сегодня ночью было очень светло. Низкий дом Сырка ссутулился и порос рыжей щетиной. Разгорающееся пламя выбило окошко на горбатом чердаке, и высунувшийся оттуда длинный красный язык лизнул лоно ночи. Она застонала и в доме лопнула какая-то балка, выстрелив на тёмное лицо снопом жарких белых искорок.

Сырок стоял в отдалении и гладил Лотреамона. Кот с почти человеческим безразличием смотрел на пожар, и в его огромных зеленых глазах хватался за голову огонь.

- Ты чуть-чуть не успел, - флегматично заявил Сырок, - случилась какая-то оказия и всё сгорело.

- Сам поджёг?

Он хохочет:

- Просто зажег спичку, и тут понеслось...

Пламя окутало дом в оранжевую мантию. Кажется, что это огромная лиса, чей пушистый хвост обернулся вокруг постройки. Я оставил всякую мысль вбежать в дом и спасти оттуда хоть какие-нибудь книги.

- И что, вся твоя библиотека сгорела? Вся?

- Именно! Вся! Все эти умные философы, блестящие публицисты, гениальные писатели. Экономисты, юристы, революционеры. Все они сгорели! Сейчас там кричит какой-нибудь Ницше. Его пожирает безумное пламя. Ха-ха, представляешь, никому не известный пасечник взял и надругался над мировым человеческим наследием? Разве это не прекрасно!? Разве не здорово уничтожить то, что ты собирал годами!

От смела Сырка мяукает Лотреамоша:

- Сжигать! Оставлять после себя не память, а только пепел! Долой воспоминания, - при этих словах кот на руках Сырка блаженно зажмурился, - долой мечты! Смерть грёзам! Пусть всё сгорит! Дух живет, где хочет! Как говорил Андрей Белый: "Русский - это тот, кто говорит действительности - умри, но верит в Воскресение".

Друг взял с собой только кота, а в фазенде, которая уже залихватски сдвинула крышу-шляпу набок, пылали документы, деньги, книги, записи, одежда и всё то, что делает нас скованными, привязанными к земле. Он точно читает мои мысли и блестяще цитирует по памяти:

- В дом вошёл красный смех! Когда земля сходит с ума, она начинает так смеяться. Ты ведь знаешь, земля сошла с ума. На ней нет ни цветов, ни песен, она стала круглая, гладкая и красная, как голова, с которой содрали кожу. Ты видишь ее?