Чернозёмные поля

Лида стремительно вышла из комнаты, не дослушав остроты, которою отвечал Алёше Протасьев. Алёшу вызвали в спальню, и Татьяна Сергеевна арестовала его на весь день.

Когда пришло время идти на бульвар по уговору с Мурановым, Алёша едва не зарыдал. Но он кусал губы и постарался задавить в себе всякую слабость чувств. Его наполняла злобная и мрачная решительность. Никогда не оскорбляли его так, как сегодня. Никогда он не был до такой степени полон жажды небесного, и никогда земное не представлялось ему более гнусным. Беседа с Мурановым, который был самим Богом послан поддержать его и направить на путь истины, была нужна сегодня Алёше. как воздух, как дневной свет. Но ему не дали этой отрады. Его заточили в плен. Его заставили питаться, вместо благовонной Божественной мудрости. тлетворными испарениями греха. И кто были враги его души, его святого призвания? Кто смеялся над ним, кто предавал его позору других, кто подвергал его наказаниям за защиту веры? Его мать и его сестра. Неумолимые советы Муранова звучали в его ушах всё настойчивее и убедительнее. «Уйду, уйду! Здесь мне нельзя жить! Здесь никто не понимает, что мне нужно, здесь погубят душу мою, — шептал он, глотая свои внутренние слёзы. — Прощу им, буду молиться о них, но уйду от них. С ними нельзя. Они не мои, я не их».

Алёша почти каждый день выходил на бульвар. Муранов всегда ждал его там, в тени ещё голых деревьев. Через несколько времени Алёша так приучился проводить вечера в беседах с своим наставником, что весь остальной день только и думал об ожидавшей его прогулке. Что бы ни делал он дома, он непременно вспоминал, как бы посмотрел на его дело Муранов, одобрил бы он его или нет. Если он встречал непонятную вещь в книге, он спрашивал Муранова. Если не знал, как поступить ему, спрашивал Муранова. Муранов назначал, в какой церкви проводить им ту или другую службу, доставлял Алёше книги, он даже водил два раза Алёшу в монастырь к отцу Никодиму; удобная и просторная келья отца Никодима чрезвычайно удивила Алёшу, который ожидал увидеть мрачную и тесную пещеру с распятием вместо всякой мебели, а нашёл такие же мягкие кресла и керосиновую лампу, какие он встречал везде. Зато у отца Никодима Алёша нашёл неиссякаемый источник спасительных книг. Его воображение было подавлено этими огромными чёрными фолиантами цветных и постных Триодей, Четий Митей и акафистов всевозможным угодникам. Ему казалось, что без полного познания всех этих фолиантов нельзя сделать шагу. Он выпросил первый том малых Четий Миней Дмитрия Ростовского, которые не мог нести в руках даже Муранов, не только Алёша. Осторожно обернул он их в чистую бумагу и спрятал в свой косячок, повыгнав оттуда все арифметики, алгебры и географии и загородив их грифельною доскою от взоров любопытных. Только в тиши ночной, когда всё стихало в доме или когда Татьяна Сергеевна уезжала с Лидою куда-нибудь в гости, доставал Алёша книгу и благоговейно развёртывал её порыжелые страницы, пропитанные запахом ладана, воска и деревянного масла.

«Уйду, уйду от них! Надо только выбрать время!» — стояло господствующим решением в душе Алёши в то время, как он углублялся мыслию в эти благочестивые рассказы.

А бедное детское тело его между тем всё худело и бледнело, всё резче выяснялись на его измученном тревогами лице голубые жилки, всё чаще, глуше и суше становился его кашель, прерывая долгие слёзные молитвы, но он редко был слышен там внизу, в ярко освещённых гостиных Татьяны Сергеевны, где Лида беспечно ликовала в толпе поклонников.

Азот