Черные ангелы

— Значит, это не полиция, — вздохнул я и подумал, что никогда еще не ошибался в женщинах. Было такое ощущение, что меня подло обманули. И не только потому что женщина по словам Бондаря оказалась не женщиной, а потому что с ее исчезновением терялся всякий смысл нашего расследования. Потом я подумал, что это злая шутка. Впрочем, раньше я не замечал, чтобы Шурик Бондарь был способен на подобные выходки. С самим Бондарем Леху связывала следующая история. Еще до моей ссылки на Землю он побывал во всех горячих точках: и в бывшей Украине, которая перед тем как развалиться, корчилась в конвульсиях братоубийственной войны, и в бывшей Молдавии, на которую претендовала Румыния, и в Тунгуской зоне, где он был дважды ранен. Вначале в руки. Потом сразу же его контузило взрывом мины. У него был перелом основания черепа и множественные осколочные ранения в спину. Благо, в суматохе решили, что он живой, загрузили на 'борт' и привезли в военно-медицинскую академию, где трудился наш незабвенный Бондарь. Здесь он и попал в его хозяйство, где пролежал ровно неделю. Об этом всем мне рассказывал сам Бондарь, не преминув многозначительно уточнить:

— Я точно выдержал температуру замораживания… — намекая на то, что таким образом спас Лехе жизнь.

Через неделю Леху выдали студентам для препарирования. Бледен был тот студен, который воскликнул:

— Профессор, у него кровь струится!..

— Не может быть! — ответил тот, и Леху срочно переложили на операционный стол.

Так он остался жив, но с тех пор ежегодно второго августа справлял 'юбилей для покойника', как он любит выражаться. Все это произошло до моего проявления на Земле. Не знаю, сколько дней Леха поил Бондаря, но, должно быть, загул был грандиозным и очень долгим.

Двор академии походил на глубокий аквариум: где-то высоко над головой шелестели кроны деревьев, шапки омелы, как бороды, свисали с веток, а внизу стоял зеленый полумрак, и влажный тяжелый воздух был неподвижен, как в подвале.

— Знаешь, что, — сказал я Лехе, — пойдем-ка мы в гостиницу и обыщем номер. А?

Леха только пожал плечами — не идти же в самом деле с повинной к главному, мол, все! доказать ничего невозможно.

Не успел я покинуть академию, как меня окликнули. Под зеленым сводом Загородного проспекта я едва разглядел Пионова, который стоял, прислонившись в 'жигулям'. Видать, на транспорт полиции выделялось не так уж много средств, потому что 'жигули' были старыми, облупившимися и с лысыми покрышками.

— Поехали… — многозначительно сказал Пионов, открывая дверь. — Мне не терпится узнать последние новости…

— Привет, — сказал я невольно, усаживаясь рядом с Люсей, к которой испытывал ничем не подкрепленную симпатию.

— Учти, дорогуша. — Выглянул из-за нее Акиндин. — У наших на тебя вот такой зуб… Кто-то активно обрывает ниточки твоего алиби. Твой главный свидетель — бармен — не вышел на работу, раз!..

В чем заключалось два, я не понял, а только заметил, как Люся поморщилась: он явно болтал лишнее. Мне же хотелось видеть в ней тайного союзника. Но она была невозмутима, как греческая богиня.

Машина поползла в сторону Невского. Водителю приходилось объезжать бесчисленные рытвины и вздутия асфальта — корни тропических деревьев давно проросли во всех направлениях.

— Что ты делал в морге? — спросил Пионов, следя за мной в зеркало заднего вида.

— Искал блондинку, — ответил я честно.

— Нашел? — спросил он, и в его голосе прозвучали странные нотки.

— Она что, действительно, инопланетянка? — в свою очередь спросил я.

Он едва не кивнул в ответ на мою проницательность.

— Бред! — высказался Акиндин и сделал губами так: — 'Тру-у-у…

— Что-то мне не понравились глаза у вашего напарника, — сказал я, улыбаясь Акиндину. — Наверное, он наркоман. Возьмите у него анализ мочи.

— Не усложняй себе жизнь, — заметила Люси, — а то тебе придется изменить показания насчет бара.

Я пропусти ее угрозу мимо ушей, потому что по большому счету это было детским лепетом, и я им не поверил насчет ниточек и алиби — кому нужно ставить под сомнение мои показания, о которых знала только полиция. У меня был иной козырь.

— Ее там нет… — сказал я не без торжества.

Стало тихо, как в судный день, даже дождь, похоже, перешел на октаву ниже.

— Притормози! — приказал Пионов, и мы на заднем сидении дружно качнулись вперед. — Как это нет?!

— Откуда я знаю? — удивился я и, глядя на них, вставил шпильку: — Это ваша прерогатива.

— Ты эту идею брось, дорогуша, — совершенно некстати произнес Акиндин.

Наверное, он решил обратиться к здравому смыслу спутников, потому с логикой у него, на мой взгляд, оказалось все нормально.

Люся выразительно посмотрела на Пионова и сделала жест, чтобы покрутить пальцем у виска. Я только не понял, насчет кого — меня или Акиндина.

— Ладно… — сказал Пионов, повернувшись ко мне и морщась, как от зубной боли, — вылазь!

— Я все равно найду, где она! — крикнул я им, едва успев выдернуть из машины свой зонт.