— Неслыханно! — кричал он, — Я настаиваю на строгом взыскании с офицера, который допускает подобное разгильдяйство! Эти стройбатовцы — пятно на нашей армии, и мы не будем и далее закрывать глаза на их своевольное поведение!
Кефалин вернулся в своё подразделение без печенья, зато в сопровождении младшего сержанта пограничной службы.
— Это залёт, — вздыхал Гамачек, встретившись лицом к лицу с действительностью, — Что же вы, Кефалин, не сообразили надеть галстук и ремень? Ведь вы же окончили институт! Мы вам дали образование, в школе вас продержали, а вы такое творите! Я как раз подал рапорт об увольнении, чтобы меня, наконец, повысили до старшего лейтенанта, а вы меня так подставили! Если меня отправят на гражданку, это будет на вашей совести! Ну, Кефалин, я вам этого не прощу! Ну уж нет!
После ужина, когда Кефалин собрался обратно в подвал, лейтенант Гамачек вызвал его к себе в кабинет. Глаза у него светились коварством, а рот растянулся в широкой улыбке.
— Вот что, Кефалин, — сказал командир вкрадчиво, — Я пришёл к мысли, что я вас гауптвахтой что? Я вас гауптвахтой только балую! Вы там сидите, как свинья в жите, вследствие чего занимаетесь всякой ерундой! Поэтому я решил так: я вам отменяю остаток срока ареста, и наоборот, даю вам два дня отпуска. Выступить немедленно! Можете собрать свои вещи и отправляться!
Кефалин от удивления открыл рот. Он ничего не понимал.
— Вы меня правильно поняли, Кефалин, — заверил его лейтенант, — я отменяю ваш арест и отправляю вас в отпуск! А теперь внимание — единственный автобус в Прагу отходит без пятнадцати четыре утра из Кашперских Гор[19]
. Это, Кефалин, всё время вниз по шоссе. Примерно за час дойдёте до лесопилки, и это будет примерно четверть пути. Короче говоря, пойдёте до самого Рейштейна, там повернёте направо и там уже для разнообразия пойдёте в гору. Тут до Кашперских Гор останется каких-нибудь четыре километра. Для вас это разве много? Если хотите успеть на автобус, то уже пора потихоньку выходить! И ещё кое-что, Кефалин! Прибытие в часть послезавтра в двадцать четыре ноль–ноль! Как вы сюда доберётесь — это ваше дело! Никакие отговорки не принимаются!Гамачек выложил перед Кефалином заполненную увольнительную и довольно помял руки.«Можете идти, товарищ рядовой», — хохотнул он, — «Желаю вам счастливого пути!»
Спустя два часа Кефалин был уже в пути. В густой метели, на очень неприятном ветру он шагал по шоссе по направлению к Сушице. В ту минуту, когда наступил первый приступ слабости, а с ней и желание лечь в сугроб, он вспомнил финал стихотворения Ясанека
С новыми силами Кефалин выступил вперед, и на площадь в Кашперских Горах он вступил в тот момент, когда часы на башне пробили два часа.
— Кефалин прибыл? — спросил лейтенант Гамачек дежурного по роте сорок восемь часов спустя.
— Прибыл, — ответил дежурный, — но пошёл сразу в лазарет. У него кашель и жар. Что-то с ним не то!
Лейтенант довольно рассмеялся.
— Я его проучу, ходить в общественные места без шнурков! — захрюкал он, — Таких умников, которые думали, что на мне будут ездить, уже немало было! Да еще каких! Спокойной ночи, дежурный, и смотрите, чтобы на дежурстве не спать! Иначе тоже поедете в отпуск!
Кефалин, между тем, устроился поспать в лазарете, и строил дальнейшие планы. Ничего серьёзного в его болезни не было, но, учитывая напряженные отношения между ним и лейтенантом Гамачеком надо было что-то предпринять. Отпуск был лишь предисловием к дальнейшим столкновениям, которых надо было избежать.
Кефалин загрустил. Он вспомнил минуты, проведенные в Праге, которые его ничуть не обрадовали. Учащаяся балетной школы Даша, к которой он зашёл в общежитие на Градебной улице, лежала в постели с будущим кинорежиссёром, и о любовной интрижке с ней не могло быть и речи. Не оставалось ничего другого, кроме как обходить знакомых. Выяснилось, что Иржи Сегнал написал примечательную картину»Святой Николай, перееханный вдоль», в то время как Отакар Жебрак работал над картиной»Семит, уносящий паяца». На очереди были работы»Пиво в разрезе»,«Язык пятнадцатилетнего бельгийца»и»Метание метательного диска им самим».
Когда Кефалин наскоро ознакомился со всеми культурными постижениями, пообщался с семьёй, потанцевал в чайной в Ходове, настало время возвращаться в Срни. И как раз на обратном пути ему в голову пришла идея, которую он теперь тщательно обдумывал.