Черные боги, красные сны (Сборник)

Но постепенно его сознание наполнилось смутными и беспокойными отголосками чего-то другого, кроме мыслей о голоде и насыщении. Это было неосязаемое, тусклое и расплывчатое знание о том, что в каком-то отдаленном мире он был... другим. Теперь он стал кем-то, кто больше его воспоминаний, больше, чем просто память о таких понятиях, как охота, гон, убийство и насыщение, простые действия, которые выполняло его давным-давно потерянное тело. Пусть так — но все-таки когда-то он был другим. Он был...

Внезапно сквозь этот порочный круг воспоминаний прорвалось знание о тех таинственных силах, которые сейчас были рядом с ним. Он сознавал присутствие этих сил, не обладая никакими физическими ощущениями, у него их просто не было и быть не могло. Но его оцепеневший, неповоротливый и притупленный разум понимал, что они здесь — и знал, что они такое. В своей памяти он нашел то неприятное, даже противное и вместе с тем волнующее кровь ощущение человеческого запаха, он чувствовал, как высунулся его язык между клыками, с которых капала слюна; он вспомнил чувство голода, подавляющее все остальные ощущения.

Сейчас он был слеп и не имел никакой формы. Он существовал в этой бесформенной пустоте и ощущал присутствие этих сил только тогда, когда они сталкивались с его ощущениями, вторгались в его память. Но тут он почувствовал присутствие неких других сил, нет, не сил, а людей. От них к нему протянулась ниточка понимания, протянулась и коснулась его, словно этот кто-то знал, что он здесь, словно кто-то понимал, что он близко. Они тоже ощущали его присутствие, алчные и голодные, они затаились, они крались за ним, они выслеживали его. И вдруг откуда-то из-за пределов серой пустоты, где он теперь существовал, голос отчетливо произнес:

— Смотри-смотри! Нет, уже пропал, но мне только что показалось... да нет, не показалось, я точно видел волка...

Эти слова взрывались у него в сознании с силой разрывной пули, поскольку в этот момент он понимал. Он понимал то, что говорил этот человек, он помнил, что когда-то это был и его язык,— и он понял, чем он стал теперь. Он также знал, что эти люди, кто бы они ни были, идут туда, где их ждет страшная опасность, которой он сам не смог избежать, и страстное желание предостеречь их нахлынуло на него, как огромная волна. И только тогда он ясно понял, и это понимание оформилось словами человеческой речи, что его не существует, что он представляет собой всего лишь воспоминание некоего волка. Он был когда-то человеком. Теперь он лишь идея волка — зверя, душа его ободрана слой за слоем, лишена всего человеческого, и в ней теперь осталась только самая сердцевина дикого животного, которая живет в каждом человеке. Его захлестнула волна стыда. Он забыл о людях, он забыл человеческую речь. Он растворился в волчьей памяти и теперь испытывал самый обычный человеческий стыд.

Но сквозь помутившееся сознание стал пробиваться еще более сильный импульс. Где-то в пустоте прозвучал зов, который беспрепятственно достиг его. Кто-то звал его так громко, что все его неопределенное, тусклое существо стремительно развернулось и понеслось туда, откуда слышался этот зов.

А яркий свет все сиял и сиял. В самом центре вселенской пустоты он пылал, он звал его, он повелевал, обольщал. И всем своим существом он отзывался на этот зов, ибо в этом сиянии было нечто такое, что пробуждало его самые сокровенные желания. На память ему пришла мысль о еде — горячая струя крови, кости, хрустящие в его крепких зубах, сладость теплого, жесткого мяса, в которое вонзились его клыки. Желание еще раз ощутить все это мощным потоком захлестнуло его, оставив совершенно опустошенным... Он продолжал погружаться в глубины подсознательного, он уже миновал уровень волка и опускался все ниже, все ниже...

И вдруг, словно резкий удар кинжала, пробивая обволакивающее его забвение, его пронзил ужас. Понимание происходящего осветило его разум, словно вспышка молнии, которая прорвалась откуда-то из давно потерянной человечности. Это был последний трепет его существа, осветивший мрак, в который он погрузился. И из самой основы его существа, незыблемой, как скала, основы его сущности, составлявшей его силу, из самой сердцевины его сути, из основания, которое залегало даже ниже, чем уровень волка, даже ниже, чем то состояние забвения, куда его сейчас постепенно засасывало,— оттуда возгорелась искра непокорности, возмущения и желания дать отпор.