Черные боги, красные сны (Сборник)

Когда стол был убран, а в высоких и узких, как щели, окнах, прорезавших стены, исчезли последние отсветы заката, в зал вошел угрюмый тип, одетый в костюм из грубой шерстяной ткани, с факелом на длинном шесте, и принялся зажигать светильники.

— Вы когда-нибудь прежде бывали в Хеллсгарде, моя леди? — поинтересовался Аларик.

И поскольку Джирел отрицательно покачала головой, он продолжил:

— Позвольте же мне тогда предложить вам маленькую экскурсию — я хочу показать вам оружие и щиты моих предков. Кто знает? Может быть, вы найдете на наших родовых гербах что-то такое, что касается и лично вас.

Сама мысль, что она может обнаружить даже самое отдаленное родство с кем-нибудь из прежних обитателей Хеллсгарда, заставила ее внутренне содрогнуться. Но она пересилила себя, положила свою руку на предложенную ей руку хозяина и позволила ему повести себя в глубину огромного парадного зала, где горящие неровным светом светильники оживляли стены и заставляли шевелиться тени по углам.

Зал, должно быть, оставался все таким же, каким двести лет назад его оставили убийцы Эндреда. Щиты и оружие, которые все еще висели на стенах, были покрыты толстым слоем ржавчины — это и неудивительно из-за столь влажного воздуха болот; ветхие лохмотья, бывшие, видимо, когда-то вымпелами и гобеленами, все уже давно приобрели один и тот же цвет — цвет разложения, иначе его никак назвать было нельзя. Но Аларик, казалось, наслаждался этим запахом сырости, гниения и распада, как обычный человек наслаждается роскошью. Он медленно вел ее по залу, и она чувствовала на себе взгляды всей остальной компании, которые снова заняли свои места у камина и смотрели на нее, не отрываясь, немигающими пустыми глазами.

Карлик снова подхватил свою лютню и принялся бряцать, беря случайные аккорды, которые в полной тишине огромного зала отзывались эхом по углам. Ничто больше не нарушало тишину, кроме этих звуков — звуков их шагов по известняковым плитам и негромкого голоса Аларика, бормочущего комментарии к былой, а ныне исчезнувшей славе Хеллсгардского замка.

Они остановились возле входа в большое помещение, расположенное дальше всего от камина, и елейным голосом, со странной настойчивостью пытаясь встретиться взглядом с Джирел, Аларик сказал:

— Вот здесь, на этом самом месте, где мы сейчас с вами стоим, моя госпожа, двести лет назад погиб Эндред Хеллсгардский.

Джирел невольно опустила глаза и посмотрела себе под ноги. И увидела, что стоит на огромном размытом пятне с неровными очертаниями, напоминающем зверя с вытянутой шеей и распростертыми в разные стороны лапами. Пятно было черного цвета, оно широко растеклось по камню. Должно быть, Эндред был очень крупным мужчиной. И вот два столетия назад именно на этом месте он истек кровью и испустил дух.

Джирел чувствовала, как глаза нынешнего хозяина что-то ищут на ее лице. В них светилось странное, непонятное ожидание... Она перевела дух, чтобы заговорить, но не успела произнести и слова, как неожиданно, откуда ни возьмись, налетел порыв ветра — не порыв, а настоящий вихрь столь стремительной силы, с таким шумом, с такой яростью, что все светильники сразу погасли и темнота накрыла зал.

И в это мгновение непроницаемая тьма заполнила все закоулки парадного зала и неистовые оглушительные вихри заметались вокруг них. Вдруг чья-то мужская рука с жадностью, словно обладатель ее весь вечер с нетерпением ожидал этой минуты, схватила Джирел, сжала ее в смертельном объятии, и чьи-то губы алчно впились ей в губы таким свирепым и грубым поцелуем, каких она до сих пор не знавала. Это произошло так неожиданно, так внезапно, что все ее ощущения смешались и слились в один ответный вихрь неистовой злости на Аларика. Она начала бешено сопротивляться, стараясь освободиться от железного пожатия его руки, увернуться от этих жадных, алчных губ,— но в полнейшей темноте ничего не было слышно, кроме жутких завываний ураганного ветра. И теперь она больше ничего не чувствовала, кроме этого железного пожатия, этих отвратительных губ и нагло шарящей по ее телу руки.

Но мужская рука, вцепившаяся в нее железной хваткой, уже грубо, с неодолимой силой волокла ее по полу, и хватка ее не ослабевала ни на секунду, а чужие губы отвратительной лаской зажимали ее онемевший рот. Ей казалось, что все вместе: и этот поцелуй, и пожатие стальной руки, и оскорбительные поползновения чужой ладони, и вой ветра, и неистовая сила, которая тащила ее куда-то в темноте,— все это, слившись в единый вихрь, явилось проявлением одной и той же отвратительной и грубой силы.

И все это длилось несколько секунд, не более. Она помнила ощущение, когда ей в губы впились большие, квадратные и редкие зубы. Но не в свирепости поцелуя или объятия проявилось более всего это жуткое насилие и не в грубости, с какой неведомая сила тащила ее куда-то, но в том, будто все эти проявления были случайным дополнением к бушующей за ними страсти, которая накрыла ее с головой своей жаркой волной.