Черные дыры российской истории

Справедливости ради следует сказать, что не вся страна была поражена голодом в равной степени. Например, в окрестностях Курска и в Северской земле урожаи были весьма хороши и даже близ Владимира-на-Клязьме стояли немолоченные с прошлых годов хлеба. Но толку от этого было чуть. Хлеботорговцы придерживали запасы, дожидаясь «настоящей цены». Хлеб прятали все — бояре, купцы, монастыри — и все пытались им спекулировать. Свидетельствует Н. И. Костомаров: «Нередко зажиточный крестьянин выгонял на голодную смерть свою челядь и близких сродников, а запасы продавал дорогой ценой. Иной мужик-скряга боялся везти свое зерно на продажу, чтобы у него по дороге не отняли голодные, и зарывал его в землю, где оно сгнивало без пользы». И хотя власть принимала драконовские меры, рубила головы спекулянтам и пекарям, добавлявшим в ковриги воды для веса, особенного воспитательного значения это не имело. Закалившийся в невзгодах российский мужик продолжал беспардонно красть и обманывать. Борис Годунов пошел на крайние меры: он велел отворить все свои житницы, продавать хлеб дешевле ходячей цены, а бедным раздавать деньги. Костомаров рассказывает, что из этой филантропической затеи ничего не вышло: чиновники раздавали деньги своей родне, близким приятелям и подельникам, а сообщники должностных лиц, от которых зависела бесплатная раздача милостыни, переодевались в лохмотья, разгоняли настоящих нищих палками, а всю выручку забирали себе.

Говорят, что в эти годы вымерла треть населения России, а из 250 тысяч москвичей в живых осталось не более 130 тысяч. Режим Бориса Годунова отсчитывал последние дни. Царем были недовольны решительно все. Люди знатные и родовитые оскорблялись тем, что на Московский престол сел потомок татарина, а в народе крепло убеждение, что правление Годунова не благословляется Небом. «Казни египетские», обрушившиеся на русскую землю, не оставляли сомнений, что Бог окончательно отвернулся от несчастной Руси.

Слухи о том, что царевич Дмитрий жив, начинают гулять по Москве еще в 1598–1600 годах. В 1601 году чудом воскресший царевич объявляется в Речи Посполитой, а в 1604 в Москве уже не таясь говорят, что агенты царя Бориса на самом деле убили в Угличе подставного царевича, а настоящий, которому заботами добрых людей удалось спастись, идет из Литвы добывать родительский престол, по праву ему принадлежащий. Когда Годунову доложили, что в Польше объявился человек, называющий себя Дмитрием Ивановичем, чудесно спасшимся сыном Ивана Грозного и Марии Нагой, царь Борис отреагировал незамедлительно. Под предлогом борьбы с моровым поветрием на литовской границе поставили крепкие заставы, а страну наводнили шпионы, старательно вынюхивающие, не говорят ли нехорошего против Бориса. Свидетельствует Н. И. Костомаров: «Обвиненным резали языки, сажали их на колья, жгли на медленном огне или по одному подозрению засылали в Сибирь, где предавали тюремному заключению. Борис становился недоступным, не показывался народу».

Но помогало это плохо — популярность Бориса в народе стремительно падала. Вдобавок в Москву приходили тревожные известия, что под знаменами Дмитрия собирается ополчение и буквально со дня на день надо ожидать вторжения Самозванца в московские пределы. Понимая, что промедление смерти подобно, Борис обратился за советом к патриарху Иову. Так была сфабрикована легенда, согласно которой Самозванец — это вовсе не Дмитрий, а бежавший еще в 1602 году из Чудова монастыря монах Григорий Отрепьев, некогда служивший секретарем у патриарха Иова. До поры до времени власти не решались заявлять об этом во всеуслышание, а предпочитали исподволь распространять в народе слух о беглом монахе. Но когда Лжедмитрий в октябре 1604 года пересек границу Московского государства, а русские города стали сдаваться ему один за другим, Борис решил сделать, так сказать, официальное заявление. Щекотливое дело поручили послушному патриарху, и он обнародовал грамоту, в которой говорилось, что обманщик, называющий себя царевичем Дмитрием, есть не кто иной, как беглый монах Гришка Отрепьев. При этом патриарх ссылался на свидетельские показания трех бродяг, а также доводил до сведения православной публики, что он со священным Собором проклял Гришку и всех его соучастников. Но положения это не спасло. Отношение к Борису и патриаршей грамоте было в народе весьма и весьма скептическим. Н. И. Костомаров пишет: «Насчет проклятия говорили: „Пусть, пусть проклинают Гришку! От этого царевичу ничего не станется. Царевич — Дмитрий, а не Гришка“».