— Я не думаю, что личная вина останется неучтенной при рассмотрении дела о членстве в подобных организациях. Если суд признает ту или иную организацию виновной по Статье 9, то он определенно примет меры предосторожности против групп членов организаций, чья вина может пользоваться плохой репутацией. С другой стороны, если мы решили проявить справедливость к тем, кто пострадал от действий СС, то будет недопустимо позволить подсудимым поднять вопрос о том, была ли СС преступной организацией.
Я почувствовал, что капитан Герберт преуменьшает обвинения в адрес войск СС.
— Простите мою настойчивость, господин капитан, но я недавно упомянул о преступном сговоре, в котором обвиняют солдат. Им инкриминируют совершение преступлений против мира, их считают виновными в военных преступлениях и преступлениях против человечности. Я нахожу немыслимым само предположение о том, что сотни тысяч немецких солдат могли преднамеренно объединиться для совершения именно таких преступлений. Как можно доказать подобное? На скамье подсудимых ведь пока нет ни одного солдата из войск СС.
Капитан по-прежнему сохранял спокойствие, даже невозмутимость. Ему суд международного военного трибунала казался всего лишь одним из массы судебных процессов. Он немного подумал и сказал:
— Как я уже сказал ранее, есть немало людей, которые считают, что преступления СС в целом известны им, и поэтому тот, кто состоял в этой организации, должен рассматриваться как инструмент преступлений. Однако лично я сомневаюсь в том, что обвинение в преступном сговоре может быть удовлетворено в целом. Само определение сговора остается достаточно спорным, даже в Соединенных Штатах. Не исключено, что суд не станет рассматривать его как часть международного закона.
Слова капитана Герберта заставили меня прийти к решению прервать дальнейшие рассуждения на эту щекотливую тему. Наш разговор, по-моему, зашел слишком далеко. Размышляя над этим, я понял, что есть смыл в обвинении тех, кто нарушает права человека. Однако с тем, что все члены СС поголовно виноваты в преступлениях, якобы признанных всем человечеством, я не согласен. Ведь из этого следует, что добровольцы, вступавшие в эту организацию, изначально имели бесчестные намерения. Какое безнадежное противоречие между этой логической структурой и реальностью! Перед моими глазами возникает вереница мулов, везущих мертвые тела моих товарищей, которые погибли в боях за Сеннозеро. Вижу Бергера, вспоминаю молодого офицера, который завещал нашему командиру оставаться верным своему солдатскому долгу. Эти люди верили в честь и правоту дела, которому присягали. Какая страшная переоценка былых ценностей! Как верна строка Шекспира: «…. где мерзость справедлива, а справедливость так омерзительна».
Через несколько дней я нахожу на столе в своем кабинете конверт с письмом от капитана Герберта. В нем отчет о свидетельских показаниях Рудольфа Гесса, бывшего коменданта концлагеря «Аушвиц».
Прочитав его, испытываю состояние крайнего смятения, в котором пребываю до сих пор. Три миллиона людей прошли через газовые камеры или были замучены голодом всего за двадцать семь месяцев на территории лишь одного концентрационного лагеря! Это означает, что за один день убивали три-четыре тысячи человек. Включая воскресенья и праздники. Подобное просто уму непостижимо! Разум не способен принять такое, однако Гесс сам подтвердил эти цифры во время допроса на судебном заседании. Но разве можно представить себе реальность таких деяний? Разве мы можем хотя бы мысленным взором увидеть использовавшиеся для этого приспособления и ежедневные операции по умерщвлению людей? Каково же было ментальное состояние тех, кто буднично лишал жизни узников лагерей?
В тщетной попытке осознать чудовищный характер этого дела, я думал о другом событии, случившемся много лет назад. Наверное, это был третий год моего обучения в школе в лесу близ Гандерсгейма, небольшого городка, в котором мы тогда жили. Местные власти обратились ко всем школам в округе с просьбой помочь в решении одной срочной проблемы. В то время в тех местах случилось необычайное по Масштабам нашествие майских жуков. Как-то на рассвете все классы нашей школы отправились в лес, где начали трясти деревья и собирать в мешки жуков, жестких и холодных после ночной прохлады. Нашу добычу мы принесли на школьный двор. Я хорошо помню тот ужас, который охватил меня, когда я наблюдал за тем, как жуков высыпают в огонь топки, как они шипят в ревущем пламени.