Черные камни

1973

«СОЛОВЕЦКАЯ ЧАЙКА ВСЕГДА ГОЛОДНА…»

Соловецкая чайка

Всегда голодна.

Замирает над пеною

Жалобный крик.

И свинцовая

Горькая катит волна

На далекий туманный

Пустой материк.

А на белом песке —

Золотая лоза.

Золотая густая

Лоза-шелюга.

И соленые брызги

Бросает в глаза,

И холодной водой

Обдает берега.

И обветренным

Мокрым куском янтаря

Над безбрежием черных

Дымящихся вод,

Над холодными стенами

Монастыря

Золотистое солнце

В тумане встает…

Только зыбкие тени

Развеянных дум.

Только горькая, стылая,

Злая вода.

Ничего не решил

Протопоп Аввакум.

Все осталось как было.

И будет всегда.

Только серые камни

Лежат не дыша.

Только мохом покрылся

Кирпичный карниз.

Только белая чайка —

Больная душа —

Замирает, кружится

И падает вниз.

1973

КОЛЫМСКАЯ ПЕСНЯ

Я поеду один

К тем заснеженным скалам,

Где когда-то давно

Под конвоем ходил.

Я поеду один,

Чтоб ты снова меня не искала,

На реку Колыму

Я поеду один.

Я поеду туда

Не в тюремном вагоне

И не в трюме глухом,

Не в стальных кандалах,

Я туда полечу,

Словно лебедь в алмазной короне, —

На сверкающем «Ту»

В золотых облаках.

Четверть века прошло,

А природа все та же —

Полутемный распадок

За сопкой кривой.

Лишь чего-то слегка

Не хватает в знакомом пейзаже —

Это там, на горе,

Не стоит часовой.

Я увижу рудник

За истлевшим бараком,

Где привольно растет

Голубая лоза.

И душа, как тогда,

Переполнится болью и мраком

И с небес упадет —

Как дождинка — слеза.

Я поеду туда

Не в тюремном вагоне

И не в трюме глухом,

Не в стальных кандалах.

Я туда полечу,

Словно лебедь в алмазной короне, —

На сверкающем «Ту»

В золотых облаках…

1974

ИЗ БОЛЬНИЧНОЙ ТЕТРАДИ

Ничего не могу и не значу.

Словно хрустнуло что-то во мне.

От судьбы получаю впридачу

Психбольницу —

К моей Колыме.

Отчужденные, странные лица.

Настроение — хоть удушись.

Что поделать — такая больница

И такая «веселая» жизнь.

Ничего, постепенно привыкну.

Ну а если начнут донимать,

Оглушительным голосом крикну:

—Расшиби вашу в Сталина мать!

Впрочем, дудки! Привяжут к кровати.

С этим делом давно я знаком.

Санитар в грязно-белом халате

Приголубит в живот кулаком.

Шум и выкрики как на вокзале.

Целый день — матюки, сквозняки.

Вон уже одного привязали,

Притянули в четыре руки.

Вот он мечется в белой горячке —

Изможденный алкаш-инвалид:

— Расстреляйте, убейте, упрячьте!

Тридцать лет мое сердце болит!

У меня боевые награды,

Золотые мои ордена…

Ну, стреляйте, стреляйте же, гады!

Только дайте глоточек вина…

Не касайся меня, пропадлина!..

Я великой Победе помог.

Я ногами дошел до Берлина

И приехал оттуда без ног!..

— Ну-ка, батя, кончай горлопанить!

Это, батя, тебе не война!..

— Отключите, пожалуйста, память

Или дайте глоточек вина!..

Рядом койка другого больного.

Отрешенно за всей суетой

Наблюдает глазами святого

Вор-карманник по кличке Святой.

В сорок пятом начал с «малолетки».

Он Гулага безропотный сын.

Он прилежно глотает таблетки:

Френолон, терален, тизерцин.

Только нет, к сожалению, средства,

Чтобы жить, никого не коря,

Чтоб забыть беспризорное детство,

Пересылки, суды, лагеря…

Гаснут дали в проеме оконном…

Психбольница, она — как тюрьма.

И слегка призабытым жаргоном

Примерещилась вдруг Колыма…

…От жестокого времени спрячу

Эти строки в худую суму.

Ничего не могу и не значу

И не нужен уже никому.

Лишь какой-то товарищ неблизкий

Вдруг попросит, прогнав мелюзгу:

— Толик, сделай чифир по-колымски!..

Это я еще, точно, смогу.

Все смогу! Постепенно привыкну.

Не умолкнут мои соловьи.

Оглушительным голосом крикну:

— Ни хрена, дорогие мои!..

1975

КАЛИНА

На русском Севере —

Калина красная,

Края лесистые,

Края озерные.

А вот у нас в степи

Калина — разная,

И по логам растет

Калина черная.

Калина черная

На снежной замети —

Как будто пулями

Все изрешечено.

Как будто горечью

Далекой памяти

Земля отмечена,

Навек отмечена.

Окопы старые

Закрыты пашнями.

Осколки острые

Давно поржавели.

Но память полнится

Друзьями павшими,

И сны тревожные

Нас не оставили.

И сердцу видится

Доныне страшная

Войной пробитая

Дорога торная.

И кровью алою —

Калина красная.

И горькой памятью —

Калина черная.

Калина красная

Дроздами склевана.

Калина черная

Растет — качается.

И память горькая,

Печаль суровая

Все не кончается,

Все не кончается…

1976

«ЖИЗНЬ! НЕЧАЯННАЯ РАДОСТЬ…»

Жизнь! Нечаянная радость.

Счастье, выпавшее мне.

Зорь вечерняя прохладность,

Белый иней на стерне.

И война, и лютый голод.

И тайга — сибирский бор.

И колючий, жгучий холод

Ледяных гранитных гор.

Всяко было, трудно было

На земле твоих дорог.

Было так, что уходила

И сама ты из-под ног.

Как бы ни было тревожно,

Говорил себе: держись!

Ведь иначе невозможно,

Потому что это — жизнь.

Все приму, что мчится мимо

По дорогам бытия…

Жаль, что ты неповторима,

Жизнь прекрасная моя.

1976

«КРЕЩЕНИЕ. СОЛНЦЕ ИГРАЕТ…»

В. М. Раевской

Крещение. Солнце играет.

И нету беды оттого,

Что жизнь постепенно сгорает —

Такое вокруг торжество!

И елок пушистые шпили,

И дымная прорубь во льду…

Меня в эту пору крестили

В далеком тридцатом году.

Была золотая погодка,

Такой же играющий свет.

И крестною матерью — тетка,

Девчонка пятнадцати лет.

И жребий наметился точный

Под сенью невидимых крыл —

Святой Анатолий Восточный