Черные камни

Я уже писал о том, что А. Чижов был автором слов второго нашего партийного гимна. Помню только начальную строфу:

Эпоха горн к губам своим подносит,
Чтоб зори счастья протрубить, мой брат!
И над страной — широк, победоносен —
Летит серебряного голоса раскат!..

И эпоха действительно поднесла горн к своим губам. Случилось это 17 сентября 1949 года ровно в 15 часов 00 минут.

Борис Батуев был абсолютно прав в своих логических предположениях. Сейчас, с высокой горы времени, все удивительно ясно видно. Наши противники действительно очень мало о нас знали. Синим огнем горели только Борис, я и Кисель. Акивирон и группа Мышкова ничего уже не могли дать контрразведке. И поэтому было принято решение вместе с нами, в один день и час взять все наше окружение — по самым разным параметрам.

Ребят, взятых на всякий случай, бывших соклассников, сокурсников, соседей, приятелей, с 17 по 22 сентября постепенно отпускали, когда убеждались, что тянут пустышку. Ведь 17 сентября 1949 года в 15.00 в Воронеже и Воронежской области по делу КПМ было арестовано… 75 человек!

Каждого брали двое. Оперативников не хватало. Были переброшены на помощь воронежским коллегам контрразведчики из Орла и Курска. Такого размаха мы не ожидали. А расчет был прост: среди семидесяти пяти человек один подонок или трус всегда найдется.

Чижов, например, как и полагал Борис, не был известен как член КПМ, не говоря уже о его высокой должности. Его взяли как одного из примерно десятка моих литературных знакомых и товарищей. На всякий случай: авось повезет. И если бы у Аркадия хватило ума и мужества не расколоться, он получил бы минимальный срок и сохранил бы на воле примерно 13-15 членов КПМ. Ведь сказал же Борис Чижову на последнем совещании:

— Аркадий! Они о тебе ничего не знают! Продержись неделю-две, и тебя отпустят! А если осудят, то на минимальный срок. Чем нас меньше возьмут, тем меньше дадут!

Ах, Аркаша, Аркаша!

С высокой горы времени отчетливо видна сейчас и зловещая фигура В. Акивирона. При первой же опасности (предательство А. Мышкова, который передал наш журнал «куда следует») В. Акивирон оклеветал и предал нас. Спасая свою шкуру, он вступил в контакт с бериевскими органами МГБ. Возможно, он написал письмо, которое ему велели написать. Есть и иная, более вероятная версия: Валентин Акивирон по собственной инициативе написал «Открытое письмо членам КПМ». Чрезвычайно умный и даже талантливый человек, он, узнав о последовавших одно за другим событиях: пропаже журнала у А. Мышкова, вызове Ю. Киселева в Управление МГБ и начале слежки за КПМ, мгновенно связал эти три факта в один узел и «вычислил»: исчезнувший журнал попал в органы МГБ. Надо спасаться. Спастись первопредательством уже нельзя. Это сделал А. Мышков. И Акивирон действует в открытую — пишет грязное, клеветническое письмо, называя КПМ фашистской, антисоветской организацией. Письмо его абсурдно. Но этот абсурд не случаен. Прикрываясь явной и дикой клеветой, он хочет отделить себя от КПМ.

На первых, начальных допросах нам совали письмо В. Акивирона со словами:

— Один среди вас честный советский человек нашелся!..

Так избежал В. Акивирон почти неизбежного ареста и суда. Конечно, его, несомненно, вежливо расспрашивали о подробностях дела КПМ, но я полагаю, что, ссылаясь на очень долгую болезнь и практическую оторванность от КПМ, он расчетливо назвал только три имени: Б. Батуева, Ю. Киселева и мое. Он не выдал никаких конкретных сведений о КПМ, ибо понимал: чем больше он скажет правды о КПМ, тем крепче сам увязнет в этом деле.

В шестидесятом или шестьдесят первом году месяца два подряд мы еженедельно, во время его ночных дежурств, беседовали с Акивироном о деле КПМ. И как он ни пытался, он все-таки не смог разубедить меня в том, что стал предателем сознательно. Это было в туберкулезной больнице. У меня разваливалось правое легкое. Он работал рентгенологом…

Если бы это было не так, он, несомненно, был бы осужден вместе с нами. Ведь даже А. Чижов, принесший следствию несоизмеримо большую пользу, чем Акивирон, был осужден жестоко и вероломно — одинаково со всеми руководителями — на 10 лет. Вот тезисы, вот логика, которой Валентин Акивирон не смог опровергнуть во время наших ночных бесед в туберкулезной больнице.

Меня взяли на квартире Аркадия Чижова. Мы вместе пришли к нему из ВГУ по каким-то литературным делам. Была великолепная погода, едва уловимое дыхание осени…

Зашли ненадолго — за каким-то журналом. Звонок в дверь. Аркаша пошел открывать, но почему-то не возвратился. Потом — испуганное и возмущенное лицо Ивана Федоровича — и незнакомые люди. Два наведенных на меня пистолета:

— Ни с места! Не шевелиться! Будем стрелять!