Черные крылья

Николай Иванович обсудил с самими операторами обеспечения: что может отвлечь их от приёма внепланового вызова, а что – нет. В результате, исключили разговоры, пластинки, радио – вообще любые звуки, также игры, а книжки оставили, особенно учебники. В тишине и мыслительном сосредоточении телепатический сигнал «звучал» отчётливо – подобно звону будильника. Ещё психологи научили девушек простым приёмам, как не заснуть на дежурстве, сидя в тишине в мягком кресле.

Одна из девушек обязательно сидела в комнатке, специально отведённой для дежурств и плановых сеансов мысленной связи. Другая в это время могла находиться где угодно, но обязательство чутко «прислушиваться» распространялось и на неё.

Простая система организации дежурств работала исправно и до сего момента не давала сбоев. Николай Иванович иной раз просил кого-нибудь из группы слежения послать дежурной мысленный сигнал тревоги, который с некоторых пор был введён в оборот среди всех нейроэнергетов группы Бродова. Неизменно вслед за этим на его рабочем столе раздавался телефонный звонок: Лида или Женя докладывали о принятом сигнале. Однако нынче Лида спокойно сидит и читает…

Улыбнувшись начальнику, девушка вскочила и стала ногой нашаривать сброшенные туфельки, но его встревоженный вопрос заставил Лиду забыть о них и остаться стоять босиком, небрежно отбросив в сторону учебник.

– Я ничего не… А что случилось?!

– Лида, не волнуйся! – твёрдо потребовал Бродов. – Сосредоточься. Может быть, в настоящий момент она запрашивает связь?

Он уже ожидал отрицательного ответа и получил.

Евгения была сегодня в Школе: занималась с младшими телепатией. На условленный вопрос по телефону она также ответила отрицательно и обеспокоенно спросила, не стоит ли ей срочно вернуться в Лабораторию.

– Не нужно, Женя, продолжай спокойно работать!

Действительно без толку: понятно, что Тася не просто соскучилась по своим и не просто ищет защиты. Ей нужна помощь старшего и опытного товарища: нужен совет.

«Что там происходит?» – в очередной раз подумал Бродов, морщась от досады на собственную нейроэнергетическую тупость.

Ольга Семёновна долго и внимательно вглядывалась в пустоту.

– Николай Иванович, вроде бы в данный момент ничего угрожающего. Обстановка обычная, люди знакомые. Все спокойны, но она взволнована…

А может, почудилось ему это тревожное рукопожатие? Разыгралось воображение – и только?

– Ей предстоит какая-то важная встреча. Возможно, неприятная. Но… Угрозы вроде бы нет. А опасность – есть.

– Поясните!

– Не могу. Сама не понимаю.

– Когда предстоит встреча?

– Я такое не очень… умею… Не сегодня. Сегодня всё спокойно. Но скоро. Вероятно, завтра. Лучше бы спросить Женю: будущие события – её профиль.

Пришлось пожалеть, что не велел Евгении бросать учительствовать, к чему у той, между прочим, открылся талант, и срочно возвращаться. Ну да не важно. Если в настоящий момент угрозы нет, надо дождаться вечернего планового сеанса телепатической связи.

– Усильте ей общую защиту, хорошо? И приглядите за ней до вечера. Ольга Семёновна, если что, немедленно ко мне! Понимаем?

Поскольку запасы немецкого валокордина закончились даже в спецаптеке, оставалось накапать валидола, который до недавних пор служил средством от укачивания, но теперь признан успокоительным и чуть ли не сердечным, и усилием воли переключить внимание на папки с делами, которые ждали на столе.

В первой половине дня, к моему удивлению и замешательству, меня вызвал лично начальник отделения. Вызов передал адъютант и сразу повёл меня в кабинет – одну, а Ульрих, который так старательно и неотлучно меня «пас», на сей раз оказался ни при чём.

Штандартенфюрер Хюттель произнёс небольшую преамбулу о моих успехах в деле развития отечественного спиритизма – одного из самых передовых направлений немецкой науки, которое рано или поздно приведёт народ ко всем – как возможным, так и невозможным – победам и достижениям. Сказал, что он доволен также моими стараниями в области освоения передовой политической мысли Германии. Иными словами, его устраивало, что я читаю идиотскую газетку, предназначенную для молодых фашистов, и даже способна пересказать содержание её немудрёных ура-патриотических статеек. К чему же такая преамбула?

– Фрейлейн Пляйс, вам оказана великая честь.

Так-так! Всё интереснее!

– Вы приглашены на приём и будете представлены… кхе-кхе… фюреру!

Не разобрала: какому фюреру? В Берлине фюреров – как собак нерезаных. Вот вы, например, герр начальник, штандартенфюрер, из-за чего страшно переживаете, поскольку вам давно пора бы в бригадены, и должность позволяет… Кому меня представят на каком-то приёме? Или…

– Завтра к двум часам дня вы должны быть полностью готовы. Поедете со мной в рейхсканцелярию.

«Поедете со мной». В рейхсканцелярию. Ох! Так и есть! «Фюрер» – это просто фюрер. Без «оберов», «бригаденов», «группенов».

– К Гитлеру?! – уточнила я севшим голосом.

Вид у меня был достаточно ошарашенный, чтобы казаться со стороны восторженно-смущённым.

– Вы будете удостоены чести лично предстать перед фюрером! – повторил герр начальник по-военному чётко.