Черные кувшинки

– Давай. Времени не хватает. Целый день в школе, потом мать пристает, а потом раз – и уже стемнело. Послезавтра работы сдавать, а у меня еще ничего не готово.

Поль приблизился к мольберту. Он ступал так осторожно, как будто боялся слишком резким движением разрушить композицию картины. В голове роилась тысяча вопросов, которые ему не терпелось задать Фанетте.

Фанетта словно прочитала его мысли.

– Знаю, Поль, знаю, в ручье нет кувшинок. Но мне на это плевать. Кувшинки я уже написала, еще тогда, в саду Моне. Куда хуже с водой. Пруд не подходит, он стоячий. А мне нужна живая вода. Мне надо найти правильную точку схода. У меня вода должна танцевать…

Поль завороженно смотрел на картину.

– Как это у тебя получается, Фанетта? Она дышит. Так и кажется, что листья шевелятся на ветру. Даже не верится, что это все просто нарисовано на холсте…

Обожаю, когда Поль меня хвалит.

– Да я тут ни при чем. Как говорил Моне, это не я, этой мой глаз. Я просто воспроизвожу на холсте то, что вижу.

– Ты просто гениа…

– Молчи, дурила! Между прочим, в моем возрасте Клод Моне уже был известным в Гавре художником. Он рисовал карикатуры на жителей города. К тому же мне не хватает… Вот, посмотри-ка на этот тополь. Знаешь, о чем Моне как-то раз попросил одного крестьянина?

– О чем?

– Как-то зимой он начал писать одно дерево, старый дуб. Потом забросил, но через три месяца решил довести дело до конца. Пришел на то же место и обнаружил, что дуб весь покрылся листвой. Тогда он заплатил крестьянину, на земле которого рос дуб, чтобы тот оборвал с него листья, все до единого.

– Сказки!

– Не-а. Два человека целый день обрывали с дуба листву. А Моне написал жене, что гордится тем, что в разгар мая написал зимний пейзаж!

Поль смотрел на трепещущие на ветру листья тополя.

– Я сделаю для тебя то же самое, Фанетта. Если тебе понадобится, я изменю цвет деревьев.

Знаю, Поль, знаю.

Фанетта работала еще несколько минут. Поль молча стоял у нее за спиной. Наконец девочка опустила кисть:

– Все, хватит. Завтра допишу. Надеюсь…

Поль подошел к берегу и уставился на струящуюся возле ног воду.

– Про Джеймса так ничего и не слышно?

Фанетта вздрогнула. Наверное, подумал Поль, пока она писала, мысли о Джеймсе отступили куда-то далеко, а вот теперь нахлынули с новой силой. Он обругал себя за то, что задал этот вопрос.

– Нет, – тихо сказала Фанетта. – Такое впечатление, что Джеймса никогда не существовало. Мне иногда кажется, Поль, что я схожу с ума. Даже Винсент говорит, что не помнит никакого Джеймса. А ведь он его видел. Он за нами подглядывал. Не могло же мне все это присниться!

– Винсент вообще странный… – Поль попытался изобразить на лице улыбку, чтобы ее приободрить. – Если кто и повредился головой, то это точно не ты! А с учительницей ты про Джеймса не разговаривала?

– Нет еще. Думаешь, это так легко? Завтра попробую…

– А с другими художниками в деревне?

– Тоже нет. Страшно как-то… Джеймс всегда был один. По-моему, он вообще ни с кем не общался, только со мной.

Если честно, Поль, то мне немного стыдно. Даже очень стыдно. Потому что иногда я говорю себе, что должна забыть про Джеймса. Сделать вид, что такого человека никогда не было на свете.

Фанетта взяла картину – большую, размером почти с себя, – и положила на лист крафт-бумаги, который принесла с собой. Затем повернулась к мельнице Шеневьер. Мельничная башня была словно четко нарисована на фоне оранжево-красного заката. В этой картине чудилась какая-то зловещая красота. Фанетта даже пожалела, что уже убрала кисти и краски.

– Поль, знаешь, что мне иногда кажется?

Фанетта аккуратно заворачивала картину в бумагу.

– Что?

– Что я просто выдумала Джеймса. Что на самом деле его не было. Что он, как бы это сказать, нарисованный персонаж. Вроде папаши Троньона с картины Теодора Робинсона. Он слез с лошади, познакомился со мной, рассказал мне про Моне, внушил, что у меня талант и что я обязательно должна заниматься живописью, а потом вернулся туда, откуда пришел, – на свою картину. Сел на лошадь и так и остался вместе с ней посреди ручья, в двух шагах от мельницы…

Ну скажи мне, что я чокнутая.

Поль наклонился и поднял картину Фанетты.

– Не думай об этом, Фанетта. Не разрешай себе об этом думать. Куда картину понесем?

– У меня тут тайник есть, сейчас покажу. Домой я ее нести не могу. Мать разозлилась из-за Джеймса и слышать не желает ни про живопись, ни про конкурс. Она мне такой скандал устроит!

Фанетта пробежала по мосту и спрыгнула к мосткам.

– Осторожнее по ступенькам, они скользкие! Дай-ка мне картину.

Поль передал ей запакованное полотно.

– Смотри, вот он, мой тайник. Тут как раз места хватает. Как будто нарочно оставили, чтобы прятать картины.

Фанетта подозрительно огляделась по сторонам, но не увидела ничего, кроме бесконечного поля и силуэта мельницы на фоне быстро темнеющего неба.