Черные листья

Другой голос, тоже женский, приятный контральто, чистый какой-то, ответил:

— Нет-нет, пожалуйста, не надо… Я одна боюсь.

— Тогда вот сюда. — Проводница заглянула в купе Тарасова и спросила: — Вы не возражаете, гражданин, против попутчицы?

Пассажирка стояла за спиной проводницы, смотрела на Тарасова и, кажется, внимательно его изучала. Потом, оставшись, видимо, довольной своим осмотром, улыбнулась и смело сказала:

— Возьмете под свое покровительство? Обещаю не докучать вам.

Тарасов без особого энтузиазма ответил:

— Как вам будет угодно. — И, испугавшись своей невежливости, добавил: — Входите, пожалуйста. Буду очень рад.

Женщина — ей, наверное, было лет тридцать, может быть, даже меньше — вошла в купе, села напротив Тарасова и опять пристально взглянула на него. Тарасов засмеялся:

— Вас, как мне кажется, беспокоит одна мысль: что за тип находится рядом? Как с ним себя вести и не сделали ли вы ошибку, напросившись к нему в попутчицы? Угадал я, нет?

— Почти, — сказала она. — Только «тип» — слишком резко По-моему, вы не «тип».

— Пожалуй, — согласился Тарасов. — Я — Алексей Данилович.

— Елена Алексеевна. — Женщина сняла с головы простенькую шляпку, и по ее плечам рассыпались ржаные волосы.

Она по-особенному, едва уловимым движением встряхнула головой, и волосы ее, как показалось Алексею Даниловичу, стали похожи на волны ржаного поля, обеспокоенного легким ветром. Он даже почуял запах этого поля — не резкий, какой-то мягкий, словно колосья только-только проснулись и еще не освободились от капель утренней росы.

— Будем считать, что знакомство состоялось, — сказал Тарасов. — Подробности и детали уточнять не станем.

— Не станем, — согласилась Елена Алексеевна.

Она положила руки на колени и сидела теперь молча, немного смущенная, наверное, оттого, что все начала так бойко, а сейчас вот вдруг вся эта ее бойкость иссякла. Оставшись с глазу на глаз с незнакомым мужчиной, она не знала, как дальше себя вести, и тревожилась, как бы этот незнакомый мужчина не оказался одним из тех «попутчиков», которые всегда несказанно рады любым дорожным приключениям.

Может быть, все это было и не так, и Тарасов ошибался, но на всякий случай, чтобы помочь ей погасить тревогу, Алексей Данилович сказал:

— Ну что ж, Елена Алексеевна, будем укладываться на покой. Погода за окном вполне этому благоприятствует Я отлучусь, а вы тут переодевайтесь…

Однако она ничуть не обрадовалась его предложению, что немало его удивило. Поднеся руку поближе к плафону, Елена Алексеевна взглянула на крохотные часики и даже как-то разочарованно воскликнула:

— На покой? Но еще нет и десяти! Притом я прождала на вокзале около четырех часов и изрядно проголодалась. Может быть, мы вначале поужинаем? У меня кое-что есть, и, если вы не станете возражать, чтобы я взяла на себя роль хозяйки…

Тогда он признался:

— Откровенно говоря, спать я совсем не хочу. И предложил это лишь ради вас. Мне показалось, будто вы чем-то встревожены.

— Это вам не показалось, — заявила она. — Но теперь все это у меня прошло. Как-то сразу, понимаете? У вас очень открытое и честное лицо.

Он что-то смущенно пробормотал, а Елена Алексеевна начала извлекать из сумки разную снедь. Румяно поджаренная курица, сливочное масло в стеклянной банке, брынза с капельками влаги на поверхности — все это она быстро и ловко раскладывала на расстеленные бумажные салфетки, и все это вызывало аппетит, от чего Алексей Данилович давно отвык. Только сейчас он неожиданно ощутил, что зверски голоден, и в то же время ему стало неловко: он никогда не запасался в дорогу съестными припасами, предпочитая вагоны-рестораны, и, следовательно, не мог сейчас ничего предложить. Словно почувствовав его неловкость и ее причину, Елена Алексеевна, весело засмеявшись, сказала:

— А вы не беспокойтесь — нам всего этого хватит на двоих. Утром мы будем уже на месте, и вряд ли мне что-нибудь из всего этого понадобится.

— Хорошо, — согласился Тарасов. — Но все же я не могу просто так, нахлебником…