Черные листья

— Не надо сердиться, бригадир, — примиряюще заметил Лесняк. — Я все понимаю. У нас сейчас вроде как тропическая лихорадка — каждого трясет, а когда трясти перестанет, никому не известно. В том числе и бригадиру… Почти месяц мы стараемся поставить на ножки вот это рахитичное дитя. Результаты? Ноль целых, три ноля тысячных. Если так будет продолжаться и дальше — я пас. Попрошу перевести меня в другую бригаду. Почему? Не желаю смотреть на этот идиотский спектакль: шебуршиться шебуршимся, а угля на-гора́ — опять же ноль целых, три ноля тысячных…

— Скажи уж прямо, — угрюмо заметил Руденко, — не об угле в первую очередь думаешь, а о собственном кармане.

Лесняк мгновенно взорвался:

— Вот как! Может, я и в шахту спускаюсь только ради собственного кармана? Может, я и шахтер только потому, что другого места себе не найду? Так, бригадир?

Руденко, поняв, что обидел-то человека по сути дела незаслуженно, хотел уже как-то смягчить свои слова, но Каширов вдруг сказал:

— Зачем же так примитивно, Федор Исаевич! Что бы там ни было, а товарищ Лесняк — шахтер отменный. И, по-моему, беспокоится он об угле по-настоящему.

— Правильно, Кирилл Александрович! — со всех сторон поддержали Каширова. — Лесняк не такой. Забуриться-то он может, но насчет работы — дай боже каждому!

— Да и не один Лесняк, наверное, думает сейчас о том, что бригада работает вхолостую, — продолжал Кирилл. — Верно он заметил: всех лихорадит. Кажется, пришло время решать, как будем жить дальше.

— А чего решать? — к Кириллу подошел машинист комбайна Шикулин и, став рядом с ним, привычным жестом подтянул все время сползавшие с него штаны. — Жить надо так, как раньше. Без фокусов. Устю — на-гора́, пускай ей сопленки вытирают конструкторы, они тоже не даром жуют свой хлеб. А мы шахтеры — нам положено добывать уголь.

Александра Шикулина в шутку называли Саней-пшиком. Часто выступая в многотиражной газете с небольшими статейками, он подписывал их коротко, но выразительно: П. Шик. Лесняк как-то сказал:

— П. Шик — это звучит не по-русски. По-русски должно звучать красивее и проще. Пшик, например. Правильно я говорю, Саня-пшик?

— Ты на что намекаешь? — сердито спросил Шикулин. — Если у меня нет пуза, значит, я — пшик?

— Боже меня сохрани от таких банальных сравнений! — ответил Лесняк. — Ты просто изящный молодой человек. Саня, это говорят все девушки нашей необъятной родины. Разве в пузе вся красота?

Шикулин и вправду был невероятно худ и мал ростом, и, кажется, душа его только чудом держится в таком немощном теле. Однако, когда дело шло о выносливости, Шикулин никому в ней не уступал, и можно было лишь удивляться его сноровке и какой-то железной цепкости.

Ползет Шикулин рядом с машиной, и его почти не видно, он почти сливается с ней, и кажется, будто он и его комбайн — это одно живое существо, упрямо продвигающееся вперед, дробя твердый пласт антрацита. Сам о себе, философствуя, он говорил так:

— Я — необходимое зло природы. Зло — потому что никто не имеет права разрушать созданное веками: и земля, и ее недра — это памятник истории планеты. Необходимое — потому что без моей разрушительной работы и ее плодов земля застынет и прекратит свое существование.

Сейчас Шикулин не философствовал — ему было не до этого. У него отобрали его комбайн, и он чувствовал себя так, точно над ним сыграли нехорошую шутку. Месяц назад в городской газете, рядом с фамилиями передовиков комбината, стояла и его, Шикулина, фамилия. И черным по белому было написано: «Слава героям пятилетки!» Где теперь эта слава? И когда она снова к Шикулину вернется? Будь его воля, он своими руками уничтожил бы этого ублюдка, именуемого струговой установкой. Болтают о техническом прогрессе, о научно-технической революции, а толку от всего этого как сала от воробья. «Вот ведь как люди любят красивые слова — шоколадом не корми!» — думает сейчас Шикулин. Конечно, он и сам не отказался бы от хорошей машины, но дайте ему такую машину в полном, как говорится, ажуре! А на чертей ему нужны технические прогрессы, от которых вред один. Ведь ясное же дело — «УСТ-55» ни копья не стоит, чего ж с ним возиться?

— Помимо всего прочего, — добавил Шикулин, — я хочу зарабатывать. Как шахтер, а не как сторож ларька, где продают пирожки с ливером. Понятно, бригадир? — Он все тем же заученным жестом подтянул сползающие штаны и заключил: — Если все будет продолжаться таким же манером — я тоже пас.

— Тоже в кусты? — спросил Руденко. — Что ж, вольному воля. Дезертиров держать не стану…

И опять Кирилл сказал, с осуждением глядя на бригадира:

— Зачем же так, Федор Исаевич? Мы ведь разговариваем с настоящими шахтерами, а не со случайными людьми. Я понимаю ваше беспокойство за внедрение новой техники, но… Пусть товарищи выскажутся до конца, они имеют право вместе с нами решать сложные вопросы. Положение на нашем участке действительно не блестяще, так что…