Черные орхидеи

– Прошу прощения, майор Гудвин, – проговорила она. – Я действую согласно уставу…

– Ладно-ладно, – с деланой небрежностью отмахнулся я. – Познакомьтесь. Это мистер Ниро Вульф. Мистер Вульф, это Дороти Брюс, сержант армии Соединенных Штатов.

Они кивнули друг другу. Я подошел к двери, располагавшейся на другом конце приемной, открыл ее, пропустил вперед Вульфа, а затем проследовал внутрь сам.

Мы оказались в просторном кабинете, располагавшемся в торцевой части здания, с окнами на обе стороны. Кабинет был набит запертыми на замки металлическими шкафами для документов, высотой в две трети стен. В единственном просвете среди этих многочисленных шкафов виднелась еще одна дверь, которая вела прямо в коридор, минуя приемную.

Царившая в кабинете атмосфера не располагала к веселью. Четверо сидевших на стульях мужчин напоминали болельщиков, чья любимая команда продула два матча подряд. Поняв, что обстановка не требует строгого следования уставу, я не стал козырять. С двумя полковниками и лейтенантом нам уже доводилось прежде встречаться. Четвертого мужчину, в штатском, мы с Вульфом видели впервые, однако уже знали, кто он такой. Нас успели о нем предупредить. Более того, любой добропорядочный гражданин США наверняка узнал бы Джона Белла Шэтака. Он был ниже, чем я ожидал, и, пожалуй, чуть поплотнее, однако, когда он встал, чтобы пожать нам руки, и посмотрел в глаза, у меня отпали все сомнения. Да, мы были жителями Нью-Йорка, но Шэтак, как и полагалось настоящему политику, понимал, что теоретически мы можем в один прекрасный день переехать в его штат и оказаться в числе его избирателей.

– Знакомство с Ниро Вульфом – по-настоящему знаменательное событие, – произнес он, и мне показалось, что Господь наградил этого человека более высоким голосом, но Шэтак специально старается, чтобы он звучал пониже. Меня это нисколько не удивило. После того как Уинстон Черчилль выступил в Конгрессе, ему пыталась подражать добрая половина вашингтонских политиков.

Вежливо поздоровавшись с Шэтаком, Вульф повернулся к Райдеру:

– Пользуясь возможностью, полковник, спешу принести вам самые искренние соболезнования. Ваш сын. Ваш единственный сын…

Райдер сжал зубы. Прошла уже неделя с тех пор, как он получил печальные известия.

– Благодарю вас, – отозвался полковник.

– Ему довелось убить немцев?

– Он сбил четыре немецких самолета. Полагаю, что да, убил. От души на это надеюсь.

– Не сомневаюсь, – крякнул Вульф. – Я не могу говорить о вашем сыне, поскольку не был с ним знаком. Но я знаком с вами. И если бы я только знал, как вас подбодрить, я бы непременно это сделал. Впрочем, насколько я могу судить, вы прекрасно держитесь, полковник. – Он осмотрелся, окинув взглядом свободные стулья, обнаружил, что все они одинакового размера, после чего уселся на один из них. Как обычно, зад босса на стандартном стуле не уместился и свешивался с краев.

– Где он погиб? – спросил Вульф.

– На Сицилии.

– Славный был мальчик, – вставил Джон Белл Шэтак. – Между прочим, мой крестник. Он был самым лучшим парнем во всей Америке. Я гордился им. Горжусь и сейчас.

Райдер закрыл глаза, потом снова открыл их, снял трубку телефона, стоявшего у него на столе, и проговорил в нее:

– Соедините меня с генералом Файфом.

Около минуты прошло в молчании.

– Господин генерал? Мистер Вульф на месте, – наконец произнес Райдер. – Все уже собрались. Нам к вам подойти прямо сейчас? Вот как? Хорошо, сэр, вас понял.

Полковник повесил трубку и сообщил присутствующим:

– Он сейчас сам подойдет.

Вульф поморщился. Я прекрасно понял, чем вызвано его неудовольствие: наверху, в кабинете генерала, имелось целых два просторных кресла. Я подошел к столу Райдера, положил на него свой портфель, расстегнул замок и вытащил гранату.

– Вот она, полковник, – сказал я, – пожалуй, достану ее сейчас, пока мы ждем. Куда мне ее деть?

– Я же сказал, что можете оставить гранату себе, – сердито отозвался Райдер.

– Я помню. Однако я могу хранить гранату только у себя в комнате в доме мистера Вульфа, а это недопустимо. Вчера вечером я видел, как он в ней ковырялся. Боюсь, как бы дело не дошло до беды.

Все посмотрели на Вульфа.

– Господа, вы прекрасно знаете майора Гудвина, – с раздражением произнес тот. – Я бы и пальцем не притронулся к этой штуке. Я не потерплю, чтобы ее хранили в моем доме.

– Возвращение блудной гранаты, – с печальным видом кивнул я.

Райдер взял гранату, осмотрел чеку, убедился, что она в полном порядке, и вдруг вскочил, вытянувшись: дело в том, что дверь отворилась, и вошла сержант Дороти Брюс, которая четко, по-военному, доложила:

– Генерал Файф!

После того как вошел генерал, она снова удалилась в приемную, закрыв за собой дверь. Конечно же, к этому моменту мы все стояли по стойке «смирно» и козыряли Файфу. Он отдал нам честь, пожал руки, поздоровался с Джоном Беллом Шэтаком и, еще раз окинув кабинет пристальным взглядом, показал пальцем на левую кисть Райдера.

– Что, черт подери, вы собрались делать с этой штуковиной? – сурово спросил он – Хотите поиграть ею вместо мяча?

Райдер посмотрел на свою руку, в которой сжимал гранату: