Черные орхидеи

Среди ночи она снова чувствовала, как кто-то гладит ее по спине, на губах ее расцвела слабая улыбка. Около трех часов ночи она вздрогнула и резко проснулась, как будто испугалась. Глядя перед собой в полумрак широко распахнутыми глазами, она прислушивалась к звукам комнаты и сада, пытаясь понять, что произошло и отчего она проснулась. От резкого пробуждения тело тряслось, хотя страха не было.

Встав, Мейка добрела до выключателя и зажмурилась от яркого света. Проморгавшись, она вспомнила, что на ночь не чистила зубы, и отправилась исправлять свою оплошность. Ментоловая зубная паста взбодрила, в комнату она вернулась уже совсем проснувшаяся и, увидев на часах до неприличия раннее утро, решила закрыть окно и поспать еще немного. Обернувшись, Мейка заметила на пододеяльнике темные пятна. Когда она успела его испачкать?! Еду в комнату она не носила. Расправив хлопковую ткань, она замерла, так как увидела коричневые пятна с отпечатком… дрожащие пальцы потянулись к выжженному пятну, она приложила руку рядом и застыла: выжженный отпечаток руки рядом с ее рукой казался пугающе огромным.

Мейка с ужасом посмотрела на дверь комнаты. Разве можно после подобного все еще пытаться убеждать себя, что это просто сон, или ее возрождающиеся ведьминские силы выходят из-под контроля?! Ведь и тогда, в переулке, она не желала Шону смерти, несмотря на то, как сильно он напугал ее! Она даже представить не могла, что можно вот так вздернуть человека в воздух и с размаху приложить его о землю.

– Бабушка… – в отчаянии простонала девушка, вскочила с постели и бросилась к двери.

Ее руки уже тянулись к старинной медной ручке, когда внезапно замок провернулся по кругу и щелкнул. Сам!

– А-а-а… – выдохнула Мейка; сил закричать у нее не было.

Обернувшись вокруг своей оси, она расширенными от ужаса глазами оглядела комнату и никого не увидела. И, тем не менее, она чувствовала, что в комнате кто-то есть. Тело ее покрылась холодным, липким потом. Что она привела в дом?! И привела ли?! А может, оно уже жило здесь прежде?! Ведь не зря в детстве ей мерещились всякие ужасы, слышались голоса, она не могла спокойно спать в этой комнате с самого детства! И… где спрятаться от того, кого не видишь? Как будто услышав ее мысли, оно откинуло одеяло, будто приглашая прилечь.

Пискнув от страха, Мейка рухнула на колени и заползла под письменный стол. Пожалуй, это было единственное место, где в буквальном смысле слова можно было забиться в угол. Поджав под себя ноги, Мейка уставилась на одеяло. Она смотрела на него так, будто оно и было одеялом. По крайней мере, на пододеяльнике остался отпечаток его руки. Ее трясло уже так долго, что она перестала чувствовать это, да и не смогла бы понять, от чего ее трясет – от страха, холода или шока.

Краем глаза она заметила движение и резко повернулась. Перед ней на ковре лежал… Мейка в ужасе прижала пальцы ко рту, она едва не закричала, решив, что перед ней мохнатый паук, вроде тарантула, но тут же разглядела в черном комочке цветок со стрельчатыми лепестками, абсолютно черный, без единой прожилки белого или розового, как часто бывает в черных цветах. Черная орхидея, казалось, внимательно смотрела на нее, Мейке даже представился пеликанообразный клюв с мешочком под ним, ушки и рожки… а если убрать верхний шестой лепесток, получится перевернутая пентаграмма.

Когда прямо из воздуха на ее колени свалился еще один цветок, Мейка сжалась и истерично задергалась, трясущимися руками торопливо сбросила его на пол, прочь от себя. Она успела увидеть, как воздух изменился, обрел форму цветка, словно прозрачное стекло, затем наполнился черным туманом. Ее пальцы запомнили тактильные ощущения от соприкосновения кожи с растением, орхидея была влажной и… странно горячей, а ведь цветы обычно прохладные, даже в самый жаркий день.

Мейка не шевелилась, глядя остекленевшими глазами на два цветка на рыжем ковре из шерсти викуньи. Словно змеи, в голове шевелились различные образы, ничем не связанные друг с другом. Один из образов – как бабушка Океана привезла домой этот самый ковер из Перу. Второй – кладбище, дождь, все в траурных одеждах, и холодная ручка маленькой Мейки в теплой ладони бабушки… они хоронят маму, Мартину Дарниз. Все женщины в шляпах с вуалью, она смотрит на них и не может понять, кто скрывается под этими вуалями. Она знает только две вещи: первая – за руку ее держит Сандрина, второе – мама в гробу, ее опускают в землю, и она останется там одна, в темноте. Мейка плачет, дергает бабушку за руку, говорит, что мамочке одной будет страшно. Девочка просит бабушку, чтобы они вместе пошли туда, в могилу, чтобы маме не было страшно. Сандрина плачет, поднимает внучку на руки, прижимает к груди, и Мейка чувствует, как гулко бьется бабушкино сердце. Она вдруг понимает, что Сандрина – мама Мартины… Сандрина потеряла дочь…

По щекам взрослой Мейки тоже текут слезы, она все еще дрожит и, захлебываясь в рыданиях, умоляет неведомое существо: