Черные паруса

Фура крутанула колесо, закрывая дверь в комнату костей, пока я снимала нейронные мосты со стойки.

– Становится все труднее следить за сигналом, – сказала я, когда мы подключились к разным концам черепа. – Довольно резкое падение по сравнению с тем, что было несколько недель назад. Интересно, скоро ли мы доберемся до рынка и сможем купить новый?

– Я тоже заметила. – У Фуры дрожали руки, когда она поправляла нейронный мост. – Думаю, это череп, но, быть может, наши способности притупляются.

– Если с нами будет так, как с Казареем, то в запасе еще несколько лет. В любом случае я бы почувствовала это первой.

– Не факт. Насколько мне известно, относительный возраст играет важную роль, но еще важно количество черепов, к которым ты подключался, и интенсивность воздействия.

Мы болтали без умолку, потому что это отвлекало нас от ужаса того, что только что произошло. Мы действовали в порядке самообороны. Но, обогнув поглотитель, могли бы без труда затеряться. Преследователям пришлось бы выпустить локационный импульс, чтобы заново определить нашу позицию, но, возможно, они не пошли бы на такой риск, не будучи прикрыты солнечной бурей.

– Сколько у тебя было черепов? – спросила я.

– Шесть, считая два на «Железной куртизанке» и один на пассажирском корабле, когда Видин Квиндар вез меня обратно на Мазариль. Иначе это был бы всего четвертый.

– Четыре – не так уж много, – сказала я.

– Для нас – пожалуй. Но есть и такие чтецы костей, которые за всю свою карьеру не касались более трех черепов, а у некоторых было и того меньше.

– Я в этом не сомневаюсь. Но ведь мы не такие, как большинство чтецов, правда же? Мы сестры Несс.

– Да, – ответила Фура. – И посмотри, куда это нас привело. – Она помолчала, закрыв глаза. – На этом входе только шум. С твоим что-нибудь получается?

– Нет, молчит, как дверной гвоздь.

– Идем дальше.

Мы отключились, подключились, посмотрели друг на друга, обменялись покачиваниями головой. Так продолжалось несколько бесплодных минут. Затем, когда мы уже были готовы покинуть череп, пробилось какое-то слабое присутствие. Мы подключились к близко расположенным входам и почувствовали его одновременно. Шепчущий ветер, из которого доносились беззвучные голоса.

…Ради всего святого, вышлите помощь… Дыхаль… скафандры…

…Сколько выживших…

…Я не знаю… вне этой комнаты… есть ли хоть кто-то…

…Как им удалось так легко от нас ускользнуть?

…Ради бога, пошлите все, что сможете…

У меня не было ни малейшего сомнения в том, что мы слышим отчаянные переговоры между двумя кораблями – точнее, между обломками одного и тем, который мы сочли спасшимся. Похоже, от первого мало что осталось. Но комната костей – обычно наиболее защищенная часть корабля; бывало, она оставалась целой, даже когда корпус разбивало всмятку. Это объяснялось не заботой о благополучии таких талантов, как мы, а всего лишь защитой, предоставляемой черепу, который частенько оказывался самым ценным, капризным и хрупким оборудованием на корабле.

Мы с Фурой посмотрели друг на друга. Мы не нуждались в словах, чтобы выразить, как сильно нам было не по себе. Голоса, доносящиеся сквозь кости, обычно были лишены интонаций, бесстрастны, как газетная бумага. Они очень редко выражали эмоции и еще реже – нечто похожее на ужас и отчаяние первого голоса. Мы, конечно, испытали нечто похожее, но не ожесточились; наоборот, перенесенное открыло нам, какие жестокие вещи могут случиться с человеком, оставшимся в одиночестве на поврежденном корабле. Фура уже снимала свой мост с головы, и я испытала схожий прилив беспомощности. Мы не навлекли на себя такую беду, но это не означало, что мы не можем испытывать сочувствие. На чужом корабле было много людей, и я сомневалась, что все эти далекие матросы несли полную ответственность за случившееся со Страмбли.

В тот момент, когда Фура почти сняла мост, я позволила одному слову проскользнуть в мое сознание.

Лагганвор.

Возможно, она услышала меня или почувствовала форму этого невысказанного имени. Как будто я задела край грозовой тучи, заставив ее отпрянуть. Было ли это узнавание или недоумение, вызванное тем, что сестра не понимала значения имени?

Я следила взглядом за ней, она – за мной, и оставалось лишь гадать, не померещилось ли мне, как она чуть приподняла бровь, что могло означать любопытство или хладнокровное веселье, оттого что я проникла в ее тайны. В то же самое время я ощущала ее пристальный взгляд словно какую-то тяжесть, и наши разумы сошлись в бескровной, бесстрастной дуэли, нанося и парируя удары, и никому не удавалось одержать верх.

«Если ты что-то от меня скрываешь, сейчас самое время признаться».

Это был мой внутренний голос, а также голос Фуры; утверждение, одинаково применимое к нам обоим.

«Тебе не о чем беспокоиться. Тебе совершенно не о чем беспокоиться».