Черные паруса

Тысяча вещей могла пойти не так с того момента, как мы надели шлемы и выбрались наружу. Но странное дело: почти все шло как надо. Мы быстро убрали паруса, и если какая-нибудь снасть застревала или запутывался парус, все были готовы с этим разобраться. Паладин управлял лебедками, Тиндуф следил за тензометрическими датчиками, а остальные – то есть мы втроем – бросались выполнять любой его приказ.

По-прежнему не было никаких признаков страшного поглотителя. Но мы подлетели уже близко. Когда я, выбравшись из скафандра, пришла в рубку управления, Фура стояла там, согнувшись над схемами, а Паладин жужжащим голосом выдавал новые сведения по интеркому.

– Начинаем поворот, – сказала сестра, ухмыляясь с диким энтузиазмом. – Ни малейшего участия парусов или ионов, только тяга поглотителя, уводящая нас с прежней траектории. Паладин, ты же дашь мне знать, когда нас засекут?

– Конечно, мисс Арафура.

Она повернулась ко мне с дружеской улыбкой:

– У них пока нет причин пускать в ход подметалу, так что я ничего не жду. Они все еще должны думать, что мы идем старым курсом.

Прозор, Сурт и Тиндуф прибыли друг за другом. Прозор снова вытягивала пряди волос, чтобы торчали, как шипы, Сурт посасывала сломанный ноготь, а Тиндуф изучал восковой налет на кончике большого пальца, который, как я догадывалась, только что выковырял из уха.

– Пушки левого борта заряжены, водяное охлаждение работает, к стрельбе готовы, – доложила Прозор.

– Хорошо, – сказала Фура тихим, серьезным голосом. – Мы включим подметалу в тот момент, когда пройдем точку наибольшего приближения к поглотителю. Паладин говорит, что для точного наведения хватит одного сильного импульса, но, если возникнут сомнения, я рискну вторым. Он выполнит расчет данных для стрельбы, и мы проведем короткий артобстрел одним бортом – скажем, по десять снарядов на орудие. Это вызовет отдачу – какую именно, трудно предугадать, но мы сверимся с компасами и звездными датчиками, а потом рассчитаем второй залп.

– Помни, что мы хотим их остановить, а не уничтожить, – сказала я, словно опасаясь, что это маленькое различие ускользнуло от внимания Фуры.

– Как только мы дадим локационный импульс, Паладин сместит прицел, – пообещала Фура. – Перестраховаться не мешает. Лучше я промахнусь мимо такелажа, чем случайно задену корпус. – Она бросила на меня вопросительный взгляд. – Сомневаешься во мне? Я готова убивать, когда мне намеренно причиняют зло и особенно когда противник известен. Сейчас совсем другая ситуация.

– Очень рада это слышать, – сказала я.

– Я сильно удивлюсь, если они, получив повреждения, не воспользуются трещальником или комнатой костей. Мы будем нести усиленную вахту, пока не окажемся в порту.

– Хорошо, – сказала я, не найдя ничего, с чем можно было бы не согласиться, по крайней мере в этом вопросе. – Пойду проверю, удобно ли устроилась Страмбли.

Фура посмотрела на карту, испещренную замысловатыми каракулями.

– У тебя тридцать минут. Потом все должны быть на боевых постах. Передай от меня привет Страмбли.

* * *

Страмбли оказалась без сознания – что ж, ей же лучше. Я убедилась, что она надежно привязана к койке, губкой вытерла пот с ее лица и лба и вообще устроила ее как можно удобнее. Страмбли даже не пошевелилась, и я предположила, что она проведет в отключке всю схватку и ее не разбудит даже грохот бортовых залпов.

Мы убрали все, кроме последней тысячи пядей такелажа и парусов, так что «Мстительница» напоминала цветок с венцом из темных увядших лепестков. И это наиболее разумный предел, поскольку нам нужно будет снова раскрыть их полностью, как только начнем удаляться от поглотителя.

Он уже влек нас к себе, от его приливной тяги оснастка корабля жалобно стонала – «Мстительнице» редко приходилось вот так растягиваться и сжиматься. Я говорю «редко», а не «никогда», поскольку мне кажется весьма вероятным, что Боса использовала этот поглотитель – и другие, похожие – для аналогичных изменений курса, развивая миф о том, что ее корабль обладает сверхъестественными возможностями преследования и уклонения.

Мы на камбузе тоже почувствовали перемену. Под парусами или на ионном ходу корабль никогда не был полностью невесомым, в его движениях обязательно присутствовала некая закономерность, к которой мы привыкли настолько, что едва ее ощущали. Наши тела приспособились к медленному ускорению или торможению; то и другое казалось совершенно естественным. А теперь все правила были отменены, потому что сила поглотителя воздействовала на нас сбоку. И как только мое внутреннее ухо уловило эту критическую разницу, желудок вспомнил о тошноте, которую я давно считала делом прошлого. Все равно что заново учиться жить в космосе. И утешало меня лишь то, что никто из нас не был неуязвим, даже Прозор.