Черные розы

– Родители сначала мне не поверили. В конце концов, они уже через все это проходили с Бэйлор. Но когда после ультразвука мне сообщили предполагаемую дату зачатия, стало нетрудно сложить два и два. Я мало что помнила про ту вечеринку. Я решила, что опьянела от нескольких выпитых порций алкоголя. Подруги, с которыми я пришла, шутили про то, как целовались с незнакомцами и на какое-то время меня потеряли. Я решила, что делала то же самое. Родители, разумеется, отвели меня в полицию. Но там нам сказали, что ничего не смогут сделать, потому что я не заявила об изнасиловании сразу. Они сказали, что проделают все обычные процедуры, заполнят документы и проверят тот дом. Но, скорее всего, все будет напрасно. После этого мне стали сниться другие сны. Сны, в которых я сопротивлялась. Может быть, мне просто хотелось так думать. А может, на поверхность всплывали воспоминания. Но дело в том, что я никогда не узнаю, кто был отцом моего ребенка.

По мне проходит волна дурноты.

– Ты и представить себе не можешь, что я почувствовала в тот момент, когда увидела фотографию и Кэссиди обвинила тебя в том, что…

– Черт! – Мейсон бледнеет. Кровь буквально отливает от его загорелого лица. – Ты подумала, что я мог бы быть отцом. А потом подумала, что я бы тебя возненавидел за то, что ты сделала аборт. Может, возненавидел бы настолько же сильно, насколько ты ненавидела меня за изнасилование.

Я прикрываю рот рукой, чтобы заглушить рыдания, которые поднимаются откуда-то из глубины.

– Я не сделала аборт, Мейсон.

Слезы, которые копились во мне пять лет, наконец стекают по моим щекам бесконечным потоком. Мое горло словно охвачено огнем, когда я пытаюсь ему объяснить:

– В мой семнадцатый день рождения у меня родилась дочь.

Мои слова перемежаются всхлипываниями и икотой. Я поднимаю затуманенные слезами глаза, чтобы посмотреть на его реакцию.

Его сломленное лицо – словно отражение моего. Я не видела плачущих мужчин с того дня, когда мой отец узнал, что меня изнасиловали. Я почти уверена, что Мейсон тихонько плакал мне в спину в ту ночь, когда я рассказала ему об изнасиловании, но видеть, как он плачет, видеть, как слезы сочувствия и сожаления текут по его щекам и капают на джинсы, – это совсем другое. И мне больно на это смотреть. И тут внезапно – словно меня ударили по голове – я осознаю, что не хочу делать ничего, что могло бы его опечалить.

Мы встречаемся взглядами, и эмоции вскипают между нами. Внезапно мы одновременно тянемся друг к другу, встаем на колени и обнимаемся. И плачем. Я проливаю слезы, накопившиеся у меня за пять лет. Мейсон плачет от боли за меня. Он плачет вместе со мной. И, как это ни странно, эта минута становится одной из лучших в моей жизни.

Через несколько минут – а может, часов, я потеряла счет времени – Мейсон опускает нас на постель, и я устраиваюсь у него на плече. Я провожу рукой по его груди.

Он делает резкий вздох, словно я причинила ему боль.

– Все хорошо? – запинаясь, спрашиваю я охрипшим от слез голосом.

– Все хорошо как никогда. И даже линия обороны не оттащит меня от тебя, милая.

Он целует меня в волосы:

– Расскажешь мне про нее?

Я киваю ему в плечо:

– Я знаю, что могла бы ее оставить. У меня перед глазами был пример Бэйлор. Я помогала Бэйлор это сделать. Но она любила отца своего ребенка. А я даже не знала, кто он. Он был лишь одним из безымянных лиц в моих снах. Я знала, что не могу остаться в Коннектикуте или где-то поблизости. Я не могла там жить, зная, что могу наткнуться на одного из тех парней и даже не узнать об этом. А что, если бы они узнали меня? Насмехались бы надо мной? Делали бы мне гнусные предложения? Я была не в состоянии растить ребенка одна – или даже с Чарли. И не думай, что она не предлагала! Но я боялась, что ребенок станет постоянным напоминанием о случившемся. Я не хотела смотреть на свою дочь так, словно она – результат какого-то ужасного события. Я хотела, чтобы у нее было двое любящих родителей, а не мама-подросток с неприглядным прошлым.

То, как поднимается и опускается грудь Мейсона при каждом его дыхании, успокаивает меня.

– Теперь ты знаешь, почему я не праздную свой день рождения, – говорю я. – Я не умерла той ужасной ночью в августе, когда меня изнасиловали. Я умерла в свой семнадцатый день рождения. В день, когда я отказалась от своей дочери.

Мейсон пытается дышать ровно, глубоко вздыхая в мои волосы. В мои все еще вонючие, потные волосы. Он методично водит большим пальцем по костяшкам моих пальцев, и это придает мне смелость сказать то, что я уже давно чувствовала:

– По иронии, в мой двадцать второй день рождения – в день, когда моей дочери исполнилось пять лет, – ты вернул меня к жизни.

– Пайпер! – Он выдыхает мое имя как молитву. Он поднимает меня за подбородок, и мои опухшие, покрасневшие глаза встречают его взгляд. – Почему ты решила, что я тебя возненавижу?

Я пожимаю плечами:

– Потому что у тебя есть дочь. Потому что ты мог бы от нее отвернуться. Ты мог бы от нее отказаться, но ты этого не сделал. Как ты можешь быть с кем-то, кто так поступил?

Он тихонько фыркает носом, выпуская воздух.